них с такой скоростью, словно это не простое слово, его слово, которое он шептал мне в день, когда делал своей, а закись азота в двигателе суперкара. Я не унимаюсь. Рыдания сжимают грудь тисками – и я яростно бью его по плечам. Тщетно.

Он поднимает меня, брыкающуюся, заносит в зал. Я опять сильно жмурюсь, потому что боюсь смотреть на такой знакомый интерьер, созданный моими руками. Здесь мне было хорошо. Здесь мне было больно. Здесь я поднималась на вершины рая. Здесь он кидал меня на самую пропасть тьмы…

Чувствую, как опускает меня на стул, быстро вынимает пояс из моего платья и умелыми движениями завязывает мои руки сзади. Теперь я сижу на стуле связанная и почти обездвиженная.

– Алан, развяжи меня сейчас же! – кричу я отчаянно.

Он цокает языком, опускаясь передо мной на колени. Снимает сапоги, скатывает колготки одним резким рывком. Его пальцы теперь на моей голой ноге такие горячие, что буквально жгут.

– Я связал тебя, чтобы полностью снять с тебя ответственность, Бэлла. Я ведь знаю, что иначе ты не позволишь. Совесть тебе не позволит. Ты же благородная, девочка моя… Добрая. Преданная… Это я плохой, а ты хорошая… Все, что будет сейчас происходить, только моя вина… Это я насильно с тобой делал. Захочешь – выйдешь отсюда и напишешь на меня заяву в полицию, но сейчас… Сейчас будет то, без чего мы оба с тобой подохнем…

Подняла на него глаза… Какой же он сейчас… Опасный, пугающий, одержимый, с шальными глазами, пьяными мной… Черная толстовка под горло оттеняла его светлую кожу. Его лицо было заостренным, алчным. Глаза блестели влажным хрусталем. Этот взгляд разбивал мою волю на осколки. Нельзя так смотреть на женщину. Нельзя. Наверное, так на Еву смотрели, когда толкали ее к первородному греху.

– Нет… – срывается с моих побледневших губ, но уже так тускло, бессмысленно. Я всё понимаю. Понимаю, что сейчас будет между нами. И мне это не остановить.

Алан трогает мою щеку пальцами.

– Твое «нет» такое сладкое, Бэлла… потому что в нем прячется самое зычное, самое громкое «да», самое сладкое «да» в моей жизни…

Он расстегивает пуговицы на моем платье, одну за другой. Точно так же, как я застегивала их сегодня утром, стоя у зеркала. Просовывает ладони в чашки лифчика, опуская их и царапая кружевной тканью и косточками напрягшиеся в узел соски…

Трогает их пальцами, щипает, оттягивает, дышит еще более тяжело, почти с надрывом.

– Больше всего на свете я жалею, что в тот день уехал от тебя, Белка… Если бы можно было все отыграть назад… Никогда, никогда… Я бы не отходил от тебя ни на шаг. Ты мое все, любимая. Без тебя мне этот мир не нужен, понимаешь?

– Врешь… – мои губы снова дрожат, – ты женился на ней. Почему?!

Впервые я кричу ему это в лицо. Так громко, так отчаянно. Крик, застывший в моей груди много лет назад, крик обиды, предательства, боли вырывается, наконец, наружу.

Я в ужасе смотрю на то, как из его глаза скатывается одинокая слеза.

– Любимая моя, я делал этот только ради того, чтобы защитить тебя… Знала бы ты всю правду…

– Так расскажи…

Он горько усмехается.

– Не могу, Бэлла… Ради тебя не могу… Пожалуйста…

Я не выдерживаю и опять начинаю плакать… Устало, обреченно. И даже не потому что эта тема для меня невыносима.. Потому что все происходящее ужасно… От начала и до конца…

– Мы ужасны, Алан… Для себя, для наших родных, для общественности… Любовь должна быть прекрасной. Чистой, возвышенной. А наша любовь темная…

– Такая, как есть, Бэлла… И я больше от нее не отступлюсь. В глотку вгрызусь любому ради нее. Ради Тебя. Ради Нас.

Обходит меня, встает сзади. Опускает свое лицо, нюхая меня, откидывает мои волосы на одну сторону, вгрызается в шею. Мне кажется, он сейчас реально укусит меня и начнет пить кровь, как вампир… Дергаюсь, резко наклоняю голову к стороне, где его губы, пытаюсь оттолкнуть плечом, от чего крепко связанные руки сводит острой болью…

Отрывается, наконец, садится передо мной на колени, придвигаясь близко-близко. И я вижу, как царапается его возбуждение через шершавую ткань его джинсов.

– Разведи ножки, Бэлла… Хочу посмотреть на тебя…

Глава 18

Алан

Она сглатывает, но слушается.. Наверное, потому что чувствует, мне сейчас не до шуток…. Я так зол, голоден по ней и возбужден, что реально порву… Потом сам буду зализывать и вымаливать прощение, но «до» может произойти все, что угодно.

– Шире, – приказываю я и рычу, когда вижу, как между стройных длинных ножек появляется белый треугольник…. Как же это чертовски сексуально, невинно и порочно одновременно… Рычу, дурея.

– Малютка моя, так хотел тебя с первой минуты, как увидел на своем бое… Тогда уже понял, что пропал…

– Ты всем своим… – делает паузу, не подобрав слово, – говоришь «малютка»?

Я горько усмехаюсь, качая головой.

– Знала бы ты… Только ты, Бэлла… Ты… Ты даже представить не можешь, что в моей душе происходит, когда думаю о тебе. Ты мой грех и моя святость, Бэлла. С тобой я хочу всё самое чистое и самое грязное… Есть мужчины, которым и целого мира женщин мало. А мне нужна только ты. Потому что ты мой мир, любимая…

Я беру ее ножку в руки и начинаю целовать. Пальчик за пальчиком, двигаюсь выше, оставляя влажные дорожки на голени, икрах, коленке, внутренней стороне бедра. Бэлла дрожит, а когда я добираюсь до ее промежности, с болезненным стоном выгибается.

А я с ума схожу от ее вкуса и запаха. Из моей глотки вырываются какие-то дикие гортанные звуки – плевать. Это все сейчас моё. Она моя. Самая желанная. Самая любимая… Единственная.

Не проходит и минуты, как Бэлла начинает трястись. Я знаю, она в шаге от оргазма. Насильно отрываю себя от нее, потому что хочу делать ей это снова и снова. Бесконечно. Вот так целовать ее, чтобы она выгибалась, стонала и дрожала в моих руках.

– Тише-тише, любимая… Не сразу, пока не время… Мы полетим в пропасть вместе. Слышишь? Чуть позже, когда я буду в тебе…

Дурман немного рассеивается в глазах Бэллы, и она начинает стрелять глазами по сторонам, снова наверняка придумывая варианты отступления.

– Я сейчас отвяжу твои руки, и мы пойдем в спальню… Только давай без этих твоих глупых маневров, Бэлла. Я же вижу, как ты поглядываешь на дверь. Не нужно, любимая… Ты не убежишь от меня.

Снова