— Настоятель, вечером ты опасался, что трое из ваших монахов пропали, а вскоре обнаружили одного из них — вот этого брата Питера — не в своем уме. Заподозрив, что в монастыре произошло что-то недоброе, вы поторопились обвинить брата Мартина.

— И теперь стало ясно, что я не ошибся, и средоточием всего этого зла был Мартин ле Конве. Этот еврей…

Фалконер вскинул руку, потому что ему послышался шорох откуда-то из глубины больницы. Пришлось прервать обличительную речь настоятеля, пока мальчик не потерял терпения.

— Довольно об этом, настоятель. Давай сначала спросим брата Питера, чем он с двумя друзьями занимался в погребе, где нашли убитого Эйдо Ла Зуша.

Настоятель шумно вздохнул.

— В погребе? Что они могли делать в погребе? Дверь много лет не отпиралась, и единственный ключ — у брата Майкла. Ты сам видел, как туго открывалась дверь. В погреб давно никто не спускался. Я недвусмысленно запретил им пользоваться.

— Однако же мы нашли Мартина и Эйдо как раз в погребе.

Осмыслив, что из этого следует, настоятель побледнел. И Фалконер снова подивился, что такое кроется там внизу, что настоятель хочет утаить это от всех. Что-то настолько важное, что ради него можно пойти на убийство? Он постарался это запомнить и продолжал развивать с вою мысль.

— Скажи нам, Питер, что делали в погребе ты, Мартин и Эйдо?

Фалконер подметил, как затуманился взгляд монаха: парень пытался подобрать подходящее оправдание. Не сумев ничего придумать, он изобразил недоумение:

— Я там не бывал. Никогда.

Фалконер холодно улыбнулся.

— Но ведь есть еще кое-кто, у кого мы можем узнать правду. Так, Питер? Мартин там был. И он знает, чем вы занимались. Проверяли древние тайные учения и призывали имя Божье, чтобы вдохнуть жизнь в груду глины.

Двое монахов, ахнув, поспешно перекрестились — Боже упаси от подобного святотатства! Питер лежал неподвижно, его мальчишеское лицо застыло. Звякнула цепь — это его рука упала на край кровати. Фалконер не отступал:

— Мартин мог бы рассказать нам об этом. Верно, Мартин?

Он почти выкрикнул последние слова, заставив присутствующих вздрогнуть. Вопрос застыл на устах у настоятеля, когда женский голос отозвался:

— Он идет, Уильям. И ему очень стыдно.

Из соседней кельи вышла Сафира Ле Веске, все еще закутанная в серый плащ Фалконера. Она подталкивала перед собой упирающегося Мартина. Монашеское облачение на нем перепачкалось в грязи и промокло снизу почти до пояса.

— Брат Томас, возьми мальчика и запри его где-нибудь. Понадежнее на сей раз.

Приказ настоятеля явно не подлежал обсуждению, и травник уже бросился было его исполнять, но Фалконер удержал его.

— Это совсем ни к чему, верно. Мартин? Ты ведь не сбежишь?

Мартин Ле Конве покачал головой и стыдливо потупил взгляд.

— Разве можно верить его обещаниям?

Настоятель был неколебим в своей ненависти к юному монаху.

— Он уже сбежал из погреба… И ты еще не объяснил, каким образом, мастер Фалконер!

— Тем же путем, каким пользовались все трое, собираясь на свои тайные встречи. Тоннель под нужником соединяет погреб со сточной канавой. Все, что им требовалось, — это выйти ночью как бы по нужде, спуститься в клоаку и пройти по тоннелю в камеру. Как они впервые наткнулись на этот ход, они, может быть, сами расскажут.

Ему ответил Мартин.

— Эйдо нашел. Увидел проход, когда его в наказание за леность послали чистить клоаку. Он просто хотел спрятаться, чтоб не заметили, что он отлынивает от работы. А потом ему стало любопытно, и он пролез до конца — и оказался в той комнате. Потом, когда мы искали места, чтобы… упражняться в нашем искусстве, он о ней вспомнил. Лучше и быть не могло — во всех отношениях, — тайная комната, и совершенных пропорций…

Лицо его дрогнуло, но он продолжил:

— А потом все пошло не так.

— А как?

— Я сам не знаю, но было что-то такое в этом погребе. Однажды ночью, когда мы туда пришли… когда мы… подбирали имя Божье, свеча у Эйдо погасла, будто ее задули. Хотя сквозняка вовсе не было. Эйдо набросился на меня, думал, я хотел его напугать. Но это не я сделал. Мы поругались и выбрались оттуда, всю дорогу проползли в потемках. И я чувствовал: у меня за спиной кто-то был. Но Эйдо и Питер шли впереди, так кому бы там быть? Мы целую неделю собирались с духом, чтобы вернуться. Решились как раз позапрошлой ночью.

Фалконер не сразу осознал, что слышит странное бормотание, сопровождавшее рассказ Мартина. Звук медленно нарастал, но слов нельзя было разобрать. Они срывались с губ Питера.

— Кетер, чочма, бина, чесед…

Заклинание набирало силу, пока не заполнило всю келью.

— Замолчи! Заткнись!

Мартин зажал кулаками уши, умоляя Питера остановиться. Настоятель склонился к лежащему и влепил ему жестокую затрещину. Голос Питера прервался и тут же сменился рыданиями Мартина. Сафира привлекла сына к груди, утешая его, как маленького ребенка. Но Фалконер должен был выяснить все до конца. Уже рассвело и времени у него оставалось мало. Вряд ли Сафире позволят уйти с сыном, если тот окажется убийцей.

— Мартин, это ты в ту ночь убил Эйдо? Или Питер?

Мартин обратил к обвинителю заплаканное лицо.

— Ты не понимаешь! Это не я и не он! Мы оба с Питером вылезли еще до рассвета. Эйдо сказал, что немножко задержится. Мы ему говорили, что будет уже светло и нас заметят, но он уперся, как кремень. Питер вылез первым, я за ним. Сползая в тоннель, я обернулся назад. Эйдо сгребал землю на полу…

Фалконер припомнил земляную насыпь, которую счел несущественной.

— Что он делал, Мартин?

— Он лепил на полу фигуру человека. Голема.

Последнее слово Мартин выговорил дрожащим от ужаса голосом. И даже логический ум Фалконера дрогнул при воспоминании о набросившейся на него твари. Сказано ведь, что стоит только произнести имя Божье над горстью праха или глины, и ты вдохнешь в нее жизнь, подобно Господу. Неужели Мартин полагает, что Эйдо погиб от рук чудовища, созданного им же самим?

Повелительный голос де Шартре прорезал напряженную тишину.

— Довольно богохульственного вздора! Ты просто пытаешься переложить свою вину на какого-то… какую-то химеру. Ты вступил в сделку с дьяволом и увлек за собой этих двоих несчастных. Пора избавить обитель от твоего нечестивого присутствия.

Фалконер видел, как в глазах Сафиры разгорается пламя. Он не дал ей окончательно испортить дело, шагнув между нею и настоятелем.

— Мне представляется, настоятель, что убийцей может оказаться не только Мартин. Возможно, Эйдо убит два дня назад, и в этом случае виновен Мартин или Питер. Или же кто-то еще открыл, чем они занимаются, и решил помешать им шарить в погребе. Скажи мне: какую тайну так стараешься сохранить ты?