Да, как же там было? Щупальце страха коснулось его сознания при мысли, что ослабевшая память может и подвести. Но он беспокоился напрасно, слова оставались ясными как день. «Ищи геометрического совершенства, где вход — число шесть, а между восемью и девятью зазор. Там три, а имя Божье — создание». Ну, геометрическое совершенство представлено кубом, это нам известно. Так…

Он встал посреди погреба и медленно огляделся. Совершенный куб — если не считать выступов потолка.

Так, теперь вспомним кое-что о символике чисел. Сафира приводила мне отрывки из каббалы, сколько она сумела запомнить. Три — это вода, шесть… Нет, не выходит. Оставим пока что. Восемь — это запад, а девять — север. Тогда зазор должен быть в северо-западном углу. Он поднял фонарь, осветив нужный угол, но не увидел никакого зазора между грубыми стенами, сходящимися здесь. И тогда вспомнил: шесть — это низ, или глубина.

Присев на корточки, он осмотрел подножие стен в углу.

— А-а!

Здесь, у самой земли, в боковой стене виднелась еще одна ниша. Но эта оказалась глубже других. Гораздо глубже, и к тому же выложена камнем. Из нее-то и доносился шум воды, слышанный раньше Фалконером. Три — это вода. Стало быть, кроме двери, есть еще один вход и выход. Он просунул фонарь впереди себя и не без усилия протиснул в нишу широкие плечи. Хотел бы он снова стать гибким юнцом, завербовавшимся много лет назад в солдаты-наемники. Все же, извиваясь и подтягиваясь, он сумел заползти головой вперед в узкий тоннель, тянувшийся к югу. По дну его стекала струйка воды. Тухлой, вонючей воды. У самого края светлого круга, отброшенного фонарем, что-то шевельнулось. Движение сопровождалось шорохом и тонким визгом. Крысы это или голем, Фалконер не знал. Зато он точно знал, что должен сделать, чтобы проверить свою догадку о похождениях злосчастной троицы молодых монахов. Выкарабкавшись из устья тоннеля, он сел прямо на пол камеры, где — теперь уже ясно — втайне встречались монахи. Если уж спускаться по тоннелю, то лучше лезть в него ногами вперед. Фалконер подоткнул за пояс полы перепачканной черной мантии. Покосился на свои новые сапоги, обдумывая, каково будет подставлять крысиным зубам голые пальцы ног. Все равно, придется их снять. Сапоги надо беречь, на новые придется теперь копить не один год. Обнажив бледные ступни и икры, он набрал в грудь побольше воздуха и начал сползать в отверстие. Вода на дне оказалась холодной и мутной. Между пальцами ног просочилась грязь, Фалконеру почудилось, что его засасывает. Представив, что будет, если нападавший застанет его в таком беспомощном положении, он извернулся всем телом и оказался внутри тоннеля.

Хоть и согнувшись в три погибели, но ему удалось встать. Да уж, пробираться здесь ползком не хотелось бы. Хоть какое-то облегчение! Держа перед собой фонарь, он спускался по отлогому скату, задевая плечами своды тоннеля. То, что скрывалось в глубине, отступало перед ним. У Фалконера скоро заболела спина, и он только и мечтал о возможности распрямиться. Хорошо хоть, с големом больше не пришлось столкнуться. От одной мысли о схватке в такой тесноте ему становилось тошно. Он двигался вперед, чувствуя, что вода поднялась уже до щиколотки. Наконец впереди возникло сероватое пятно. Не четкий силуэт, а просто клочок тьмы, не столь непроницаемой, как все вокруг. Фалконер с радостью угадал в нем выход из тоннеля. Вода поднялась уже до бедер, и течение немного усилилось. И вот он уже высунул голову наружу и наконец разогнулся. Даже назойливая морось, брызнувшая в лицо, не остудила его восторга. Осмотревшись по сторонам. Фалконер понял, что стоит в открытой сточной канаве, вытекавшей из нужника. Слева маячила темная стена, а вода, журча, стекала по канаве к кухням и водяной мельнице, стоявшей справа.

Он присел на травянистый откос, чтобы собраться с мыслями. И над ним и под ним было мокро. Дрожащий магистр мечтал оказаться снова в Оксфорде, в своей комнатке на чердаке, в окружении книг. Роджер Бэкон отправил его через полстраны искать ветра в поле! Даже средства от забывчивости он так и не отыскал. Правда, еврей-травник снабдил его экстрактом ореха, якобы укреплявшего память. Фалконер честно выпил жидкость, однако добился лишь того, что выкрасил зубы в черный цвет. Как выяснилось позже, смолистый сок извлекался из так называемых чернильных орешков — писцы использовали его для приготовления чернил.

Фалконер потер виски и твердо решил не обращаться больше к листьям кхаты. Правда, они помогали от мигрени, но в то же время изменяли восприятие мира. Он не взялся бы с уверенностью сказать, с чем именно столкнулся в погребе. Был ли то голем, призрак, или нечто более реальное? Заставив себя встать, магистр под бледными лучами возрождающейся луны потащился по канаве к нужнику.

Явление Фалконера из длинной щели, заменявшей туалетное сиденье, до глубины души потрясло двух голозадых монахов, поднявшихся пораньше, чтобы успеть, пока не зазвонили к приме. Их изумленные вскрики разбудили всех спящих, вынудив брата Ранульфа броситься на поиски настоятеля, пока его подопечные не разлетелись, как вспугнутые лисой цыплята из курятника. Не будь Фалконер так озабочен, он бы вволю посмеялся.

Настоятель застал магистра уже у подножия лестницы, с которой пялилось на него множество любопытных глаз. Де Шартре разогнал всех одним строгим взглядом. Ранульф зазвонил в колокол, призывая на молитву, — излишние старания, потому что все и без того были на ногах, однако Ранульф счел нужным вернуть монахов к будничному распорядку. Настоятель тем временем по настоянию Фалконера отправился вместе с ним в больницу.

— Зачем тебе туда идти, магистр? Нам бы лучше решить, что делать с молодым Мартином Ле Конве, что сидит в погребе. Кстати, ключ от двери у тебя? Брат Майкл подумал, что ты мог его… — настоятель поискал слова, не слишком обидного для гостя, несмотря на то, что уже питал глубочайшие подозрения на счет магистра, — одолжить?

Джон де Шартре покраснел.

— Верно, одолжил. И успел найти ему хорошее применение, пока вас не было.

— Надеюсь, ты не выпустил мальчишку. Он убийца, и ты сам понимаешь последствия подобного поступка.

— Нет, я не выпускал Мартина, но и в погребе его сейчас нет.

Настоятель резко остановился:

— Попрошу не говорить загадками, мастер Фалконер. Или он в погребе, или ты его выпустил. Другого ответа не существует.

— Поверь мне, настоятель Джон, существует. И на меня тоже было совершено нападение, за той же запертой дверью, так что, сам понимаешь, должен существовать другой ответ. Но давай дойдем до госпиталя, и я продемонстрирую тебе решение.

Они стояли у входа в больницу, и настоятель, бросив на Фалконера недоверчивый взгляд, все же шагнул внутрь. Он явно начинал подозревать в магистре какого-то злого колдуна. Устраивает исчезновение мальчика, потом объявляет о нападении призрака на него самого… Он надеялся, что нынешние беды не связаны с доверенной ему мрачной тайной погреба. Пройдя вслед за Фалконером в госпиталь, он убедился, что там ничего не изменилось. Несколько келий было занято дряхлыми монахами, проводящими оставшиеся недолгие дни жизни в обстановке несколько менее суровой, нежели требовали строгие монастырские правила. А в последней из них брат Томас снова сидел над распростертым на постели братом Питером, все так же прикованным к кровати. Настоятель с Фалконером прошли по проходу под торжественное песнопение первой службы, восславляющее новый день, доносившееся к ним из церкви. Они остановились в ногах кровати Питера, и юноша открыл глаза. Взгляд его был пустым, как бывает спросонья. Настоятель и брат Томас воззрились на Фалконера с любопытством, ожидая, что дальше. Фалконер, осмотревшись, окончательно убедился, что картина убийства Эйдо Ла Зуша, сложившаяся у него в голове, верна. Однако он нуждался в присутствии еще одного лица и надеялся, что точно вычислил его местонахождение. Впрочем, пока Мартину лучше было не показываться на глаза.