— Бедные родители, — сказала я. — В последние дни Мариам Линд вообще отказывается разговаривать с кем бы то ни было. Она, похоже, совсем убита — заперлась дома и даже на поиски собственной дочери не выходит… Что, интересно, в голове у человека, который вот так берет и похищает ребенка? С чего люди вообще решают, что им такое позволено?

На светофоре загорелся красный, Бирта остановилась и нахмурилась.

— Понимать, чем руководствуются люди, в мои обязанности не входит, — сказала она. — Моя задача — поймать мерзавца.

«Это неправильный подход, — подумала я. — Чтобы поймать мерзавца, надо понять, что заставило его поступить определенным образом. А как понять, кто и что, если не знаешь, какие чувства кроются за поступками?»

— Я все дрожу и дрожу, — я рассмеялась. — Ты бы провела этот допрос намного лучше меня.

— Ну хватит, — отмахнулась Бирта, — у тебя все шикарно получилось! Кстати, если чувствуешь, что тебе нужно набираться опыта, можешь посмотреть запись каких-нибудь допросов. По моему мнению, это бывает полезно. Вот, например, у Руе Ульсвика есть чему поучиться. Если хочешь, посмотри его допросы.

— Руе… Он, похоже, много чего знает. — Даже не знаю, зачем я это сказала.

— Ну да. Он вообще молодец. И ему не все равно. Знаешь, такой одинокий волк, каких часто показывают в кино, в детективах. Наверняка тайное расследование затеял. — Бирта подмигнула.

Я вздрогнула.

— А бесстрастная женщина-следователь, которая никогда не ошибается, среди нас и она есть?

— По крайней мере, я таких не знаю, — Бирта усмехнулась.

До меня вдруг дошло, что в таких сериалах еще есть юная особа, которая спит с пожилым коллегой. И тогда получается, что это я… Ну ладно, не с пожилым и не с начальником. К тому же я с коллегами и не сплю. Только разок слюной обменялись… Фу.

— А вчера с утра, помнишь, Руе чего нес? Слушать больно было. Вообще не понимаю, как полицейский с таким опытом…

— Тоже верно, Ронья, но даже лучшие ошибаются. Поступай как знаешь; мои допросы тоже можешь посмотреть, если уж ты решила, что я такая крутая… — Бирта свернула налево. — Пошли сегодня вечером пива выпьем? Отметим твой дебют.

Я уже несколько раз ходила куда-то с Биртой и ее друзьями. Все они полны сил и уверенности в себе. Показывают в баре «Гранд Отеля», как сыграли бы роль своей мечты, рассказывают друг дружке анекдоты и громко над ними смеются, а когда я говорю, что пора домой, распахивают рот и демонстративно зевают. На самом деле мне они нравятся. Просто для меня они слишком уж клевые, а может, я просто не вписываюсь в их компанию. В Полицейской академии всех нас кое-что объединяло: мы готовились стать полицейскими, и поэтому до всего остального нам вроде как и дела не было. Мы говорили на одном языке. И этого мне не хватало.

— Мне надо позаниматься спортом, — сказала я, — а после этого поспать подольше. Завтра буду работать, пока с ног не свалюсь.

Бирта рассмеялась и задом припарковалась между двумя машинами.

— Трудоголичка.

Олесунн

Четверг, 10 июня 2004 года

Я взяла со стола с напитками бокал шампанского и окинула взглядом старый фабричный цех с колоннами и белыми стенами. Спрятаться почти негде. Человек двадцать с каталогами в руках уже расхаживали по залу и рассматривали экспонаты. Видеоинсталляцию, где на стол падают обрывки карты. Скульптуру, построенную из паллетов, коллаж, составленный из школьных прописей и записных книжек. В противоположном конце зала я увидела собственное лицо. Прижимаясь к стене, прокралась поближе.

Она нарисовала только голову, с мокрыми, чуть растрепанными волосами. Мазки аккуратные, длинные, словно бережные. Не знаю, почему мне так показалось. Я просто решила, что тот, кто нарисовал эту картину, желает мне добра. Однако, приглядевшись, увидела, что не все в ней похоже на меня. С формой лица она промахнулась — губы чересчур крупные, а нос слишком узкий. Картина напоминала чуть смазанное воспоминание. И тем не менее, учитывая, что Анита смотрела на меня всего несколько минут, получилось неплохо.

Самое сильное впечатление производили глаза. У женщины на картине они были темными, словно глубокие колодцы или черные камни, как будто их процарапали чем-то острым. И в то же время они были полны жизни, заявляли о своем существовании. Их взгляд пугал меня. Жестокость делала его неправдоподобным, и все же взгляд этот я до боли хорошо изучила.

Я услышала, как кто-то позвал Аниту, обернулась и увидела, как она, улыбаясь, входит в зал в широком голубом платье до колена. Светлые волосы забраны в хвост, в ушах — крупные серьги-кольца. Она направо и налево обнималась с гостями, кто-то подарил ей букет — желтые, красные и белые цветы потрясающе смотрелись на фоне голубого платья. Аниту сопровождал парень, ровесник Ингвара, но с бородой покороче и более ухоженной. Судя по всему, с гостями он тоже был знаком.

Я уже раскаивалась, что пришла. Чувствовала себя странно, неуютно, угодившей в ловушку, откуда не выберешься незамеченной. Снова повернулась к картине. Девушка на холсте вдруг показалась мне совсем наивной, ребячливой и из-за этого неприятной. Грязной.

— Лив!

Анита бросилась мне на шею. Я утонула в ее светлых кудрях, а бумага, в которую был завернут букет, зашуршала у меня за спиной.

— Как я рада!

— Мне вообще-то пора, — пробормотала я и тотчас же пожалела, увидев, как она огорчилась. — Замечательная картина.

— Я тебя провожу, — сказала Анита. — Мама, подержишь? — Она отдала букет светловолосой женщине, удивительно похожей на нее саму, только старше.

На улице дул прохладный ветер. Мы уселись на крыльце.

— Я пыталась тебе дозвониться, — сказала Анита, — твой номер мне дал Эгиль. Он говорит, ты от них съехала, вроде как вы поссорились… Только не сказал почему.

— Долго объяснять. — Я посмотрела на свои руки.

— Я хотела рассказать тебе про эту картину еще до выставки, но так и не дозвонилась до тебя. Надеюсь, ты не против. Или, думаешь, зря я это сделала? Ведь мы с тобой считай что и незнакомы…

Я покачала головой.

— Мне нравится. Ты меня только раз и видела, а так хорошо получилось…

— Знаешь, я тогда прямо как с цепи сорвалась. Хотела попросить тебя попозировать, но не дозвонилась. Поэтому Эгиль одолжил мне твою фотографию.

Анита зажала подол платья между ногами, и мне показалось, что, пока мы не виделись, она чуть пополнела.

— Вот это наглость! — Я расхохоталась.

— Мне пора возвращаться, — сказала Анита, — но я ужасно рада, что ты пришла, честно. — Она заправила за ухо локон. — Слушай, на следующей неделе Бирк уходит в море. У него вахта четыре недели, а потом он четыре недели отдыхает.