«Униона», он его создал, а пишут про окошки Литовцева. Ерунда какая-то! — Набатников взял Дерябина под руку. — Ты еще не видел, как мы здесь устроились?

Войдя в прохладный вестибюль главного пункта космических наблюдений, то есть в башню, о которой даже Борис Захарович знал только понаслышке, Набатников, открыл дверцу лифта.

— Не бойся, сюда можно входить без колпака. Это я вниз собирался спуститься, в подземный зал, — говорил он, поднимаясь вместе с Дерябиным. — А наверху у нас только контрольная аппаратура. Кстати, там можно следить за координатами «Униона». Когда я уходил, то видел, что он примерно в сотне километров отсюда. Я не тороплюсь, хочется еще кое-что проверить, пока мы его не посадим.

Лифт остановился на пятом этаже. Вдоль стен круглого зала выстроились в длинную очередь десятки стеклянных дверей. Похоже было, что притащили сюда телефонные будки. Но первое впечатление обманчиво. Какие там будки! За каждой дверью находилась сравнительно большая комната с окном во всю стену. Некоторые из окон были зашторены, а в остальных горели отблески заходящего солнца.

Набатников задержал Бориса Захаровича у одной из дверей и показал сквозь стекло:

— Узнаешь? Все твои самописцы работают. Ты их встретишь чуть ли не на каждом контрольном пункте.

Действительно, не только за этой дверью Борис Захарович видел знакомые ему автоматы-самописцы, они были повсюду. В некоторых кабинах за длинным столом у стены сидели люди, сосредоточенно смотрели на приборы и что-то записывали без всякой автоматики, от руки. Перед ними то вспыхивали, то гасли небольшие экраны, мигали разноцветные лампочки. Надо понять их язык и, сопоставив многие данные, записать выводы. Вся эта обстановка была Борису Захаровичу знакома, но тут его поражала глубокая продуманность каждой мелочи, каждой детали: и эти отдельные комнаты с полной звукоизоляцией, с толстыми двойными стеклами в дверях, чтобы сотрудники не мешали друг другу, и сосредоточение множества приборов на одном пульте, и видеотелефоны в каждой кабине.

Специалисты разных профилей находились в отдельных кабинах, но были связаны друг с другом через центральную диспетчерскую, где хозяйничал профессор — человек поистине энциклопедических знаний, говорящий на нескольких языках.

Астрофизики, занятые в данный момент изучением солнечных протуберанцев, могут видеть на контрольных экранах своей кабины характер космического излучения. Метеорологи могут попросить диспетчера включить магнитофонную пленку с записью сигналов анализатора Мейсона именно в те минуты, когда «Унион» находится в грозовом облаке.

Ученых было пока немного. Очередная высотная ракета запускалась совсем недавно, а следующая будет запущена не так скоро. Что же касается «Униона», то о нем знали лишь единицы, и официальных приглашений на предстоящие испытания никто еще не получал.

«Да, это не «последний полустанок», — подумал Дерябин. — Здесь Медоварову делать нечего».

Набатников подвел Бориса Захаровича к следующей двери. За стеклом можно было рассмотреть склонившегося над столом человека с пышной шапкой седых волос.

Называя фамилию известного ученого, Набатников спросил:

— Слыхал, наверное?

— Ну еще бы! Датчанин. Недавно получил от него в подарок новую книгу о воздушных течениях в верхних слоях атмосферы.

— Ему нужен большой экспериментальный материал. Не в каждой стране запускаются высотные ракеты. Дорогое удовольствие.

В соседней комнате о чем-то спорили два инженера: сухощавый венгр и немец с солидным брюшком — специалисты по электронной оптике. На «Унионе» сейчас включились самонаводящиеся телескопы с телевизионным устройством. Их можно было направлять на любую планету или далекую звезду. Эти телескопы представляли собой изумительное достижение электронной оптики, и даже сам Борис Захарович, повидавший всякие технические чудеса, при установке этих телескопов в «Унионе» ахал и восхищался.

В пылу спора немец вдруг махнул рукой и, видимо, решил прибегнуть к практическим доказательствам. Он резким движением задернул штору у окна и что-то сказал в микрофон.

— Зайдем к ним, — предложил Афанасий Гаврилович и, не дожидаясь согласия Дерябина, открыл дверь.

После церемониала взаимных приветствий был включен телевизионный экран, на котором засияла огромнейшая Луна.

Борис Захарович инстинктивно взглянул на окно, где в щелочку между шторами просочился робкий солнечный лучик.

— Нет, Борис, — предупредил его Набатников. — Это ночная запись.

Для непосвященного человека показалось бы непонятным, о какой записи идет речь. Но Борису Захаровичу не нужно было пояснять. Сегодня ночью, когда «Унион» находился сравнительно далеко от здешних мест, один из его телескопов направили на Луну. Ее изображение, переданное по телевидению вниз, записали на магнитофонной пленке, как обычные телевизионные сигналы, которые потом можно воспроизвести.

— Пока ничего нового не увидели, — проговорил Набатников, пристально всматриваясь в лунный диск. — Подождем до следующего раза, когда «Унион» покинет атмосферу. Вот уж тогда у этой красавицы мы все морщинки разглядим.

— Почему Луна? — рассмеялся немец. — Неинтересно. Марс надо смотреть.

Закрывая за собой дверь, Набатников заметил рассеянно:

— Да, Марс… Пожалуй, это самое интересное в новых испытаниях.

— Главное — узнать насчет атмосферы, — перевел разговор на свою любимую тему Дерябин. — А вдруг там можно дышать?

— Видно, на Земле тебе воздуха не хватает? — подшутил Набатников.

— Не хватает, — всерьез подтвердил Дерябин. — И если человечество не одумается, то не знаю, что дальше будет.

— Ну ладно, — согласился Набатников. — Насчет воздуха мы еще потолкуем. Пойдем ко мне в берлогу — подзакусим.

Борис Захарович не возражал, но в эту минуту к Набатникову подошел человек средних лет в ярко-синем рабочем костюме и, нервно поправляя галстук, попросил Набатникова зайти в центральную диспетчерскую.

— Понимаете, Афанасий Гаврилович, только что записана странная телепередача.

— С «Униона»? — спросил Набатников, проходя в диспетчерскую, куда он также пригласил и Дерябина. — Но ведь ты же, Борис, говорил, что сейчас панорамная камера выключена?

— Могут работать телеконтролеры четвертого сектора, — напомнил Борис Захарович. — Внутренние.

Однако то, что сейчас демонстрировалось на экране, никак не походило на телевизионный контроль тех или иных процессов, научных явлений, возможно, происходящих в четвертом секторе «Униона».

Опять, как и несколько часов тому назад, Борис Захарович видел проплывающий пейзаж, каким его можно рассматривать с самолета или передать по телевидению с высотной ракеты.

Но дело в том, что сейчас вместо снеговых гор на экране был виден какой-то город. Пальмы и, что особенно запомнилось Дерябину, минарет.

— Баку? — предположил Набатников. — Нет. Совсем другая архитектура. — Не успел он присмотреться, как изображение исчезло. — Вот тебе и раз!

Борис Захарович иронически посмотрел поверх очков.

— Второй раз. Мы уже видели что-то подобное в вотчине товарища Медоварова.