— Он…

— Мы не знаем. — Судя по виду Мунтадира, он с трудом подавлял тошноту. — Пациенты Нари впали в истерику. Похоже, Афшин взял их в заложники, но… тут столько крови, Джамшид. Если с ним что-то случится…

Джамшид ухватил запястье Мунтадира:

— Нари — она же из рода Нахид. Она могла бы вылечить его одним прикосновением.

— Это моя вина, — прошептал Мунтадир. — Не стоило мне говорить те слова у Ханзады. Я его разозлил, а он теперь похитил моего братишку. — Он поднял голову, его глаза воспалились и налились кровью от пьянства, а теперь сверкали слезами. — Ты знаешь, как умерла сестра Дараявахауша, Джамшид?

Джамшид знал, и ему нечем было погасить страхи Мунтадира. Потому что, да простит его бог, но Гассан был прав. Мунтадир поступил непростительно глупо, так грубо отзываясь о Нари перед Дараявахаушем. Он поступил жестоко. Его слова взбесили даже Джамшида, но он, по крайней мере, удовольствовался бы объяснением с Мунтадиром позднее, когда они останутся вдвоем.

Дараявахауш… Афшин был не похож на них. Он принадлежал другому времени, другому месту. Он был обаятелен и забавен, и Джамшид искренне ему симпатизировал, но даже в улыбке Дара носил маску смерти. Мунтадир в своем королевском высокомерии совершил ужасную ошибку.

И теперь все они должны были заплатить за случившееся.

Но Джамшид не сказал этого.

— Дараявахауш не дурак, Мунтадир. И он знает меня. — Невзирая на все провинности Афшина, Джамшид все же считал его порядочным человеком. Он не хотел навредить другому дэву, в особенности сыну того, кто приютил его. — Я буду рядом с тобой сегодня до конца, и я попытаюсь урезонить его.

Хотя Мунтадира трясло, он кивнул:

— Хорошо.

Джамшид подавил в себе желание утешить его. Мунтадиру требовалось сегодня вечером выглядеть сильным — в особенности перед выпускниками Цитадели, которые всю вину возложат на него, если их любимый принц умрет.

И потому Джамшид просто поклонился — поклонился ниже, чем Гассану.

— Идем, мой эмир. Нам нужно успеть на первую уходящую лодку.

И ДЖАМШИД СДЕРЖАЛ ОБЕЩАНИЕ. Он не отходил от Мунтадира.

Но он сильно ошибался в том, что касалось нежелания Дары навредить ему.

Али

Эти события мне не удалось вместить в «Медное королевство», и потому я решила не включать их в ту книгу, а придать им несколько сатирический вид в старом фольклорном жанре. События происходят год или два спустя после «Латунного города». Спойлер к первой книге.

Джинны пустынь Ам-Гезиры говорят, что нет зрелища прекраснее, чем сверкающие воды. Огонь может гореть в их крови, но жизнь дает вода, вода драгоценна и редка в руинах заброшенных человеческих королевств, в которых они обустроили свои дома. Человеку могут быть прощены все его преступления, если он найдет колодец, женщина может быть избрана вождем за изобретение нового способа хранения воды.

Поэтому можно было вообразить, что вид могучего Тростникового моря вызовет у джинна слезы. В особенности в такую ночь, когда густой пучок звезд разлегся на бархатном небе жемчужной подвязкой, отраженной в подрагивающей внизу поверхности воды цвета слоновой кости. Яркая луна сияла, как новая серебряная монетка, ее свет пятнами ложился на море. На большом расстоянии от берега волн не было, море здесь слегка распухало: оно поднималось и опадало, как дышащее животное.

Такое сравнение не успокаивало Ализейда аль-Кахтани.

Он погружал весло в воду, продвигая свою маленькую лодку все дальше и дальше. «Совершенно дурацкие поиски, Али, — сказал ему его друг Любайд. — Ты с твоим дурацким героизмом кончишь в пасти акулы».

Али нахмурился. Едят ли акулы джиннов? Вдруг ему пришло в голову, что этот вопрос нужно было задавать прежде, чем отправляться в одиночестве в такое опасное путешествие. Но семья похищенной девицы была в отчаянии, ее родители рыдали, а когда речь зашла о необходимости оказать людям помощь… что ж, Али был из тех, кто сначала действовал, а потом думал.

Впереди вода, казалось, обрела странное свечение, словно глубина там была меньше, что свидетельствовало о золотой отмели внизу. Али греб, пока не оказался над этим местом. Он отложил весла, взял якорь и бросил в воду. Веревка якоря разматывалась, а он оглядывал спокойное море. Земли ни с одной стороны не было видно, но Али знал, что находится далеко-далеко от него на северо-западе.

Египет.

«Интересно, как там оно все». Ему в голову пришла дурацкая мысль: хорошо было бы посетить старый дом Нари, побродить следом за ней по улицам Каира, посетить великие мечети и попробовать липкие жареные конфеты, о которых она со смехом рассказывала.

Веревка дернулась в его руках, когда якорь упал на дно, и вывела Али из его задумчивого состояния. Какой смысл в таких фантазиях, если он никогда не покинет Ам-Гезиру, а Нари никогда не покинет Дэвабад, в особенности теперь? В прошлом месяце до него дошло известие, что эмир Мунтадир и Бану Нахида поженились и брачная церемония была очень впечатляющей. Предполагалось, что этот брак станет новым рассветом для мира джиннов, что враждующие королевские семьи наконец будут соединены политическим союзом, за который тайно выступал и сам Али. За союз, ради поддержки которого он предал друга.

«Хватит». Али прогнал мысли о Дэвабаде и, сняв свою мантию, остался в безрукавной блузе и изаре. Зульфикар Али был привязан к его спине, он проверил крепеж, удерживающий ханджар у него на поясе, проверил еще один нож — маленький кинжал у него на щиколотке. Убедившись, что его оружие на месте и в готовности, он переместился к небольшому глиняному сосуду, который получил в придачу к лодке. Он отвинтил крышку, поморщил нос, ощутив запах дегтя и какого-то едкого растения; в сосуде было магическое снадобье — сабейский джинн клялся и божился, что оно поможет ему увидеть морскую тропу. Али нанес снадобье себе на веки, на кожу под глазами и подошел к краю лодки.

Он нырнул, и вода приняла его; она оказалась теплее, чем он ожидал, она звала его, приглашала погрузиться глубже. Али плыл быстрее любого джинна — эти существа бездымного пламени обычно избегали вод глубиной выше колена, — что было заложено в нем от рождения. Благодать и проклятие, следствие владения озером маридами.

Внезапно вода исчезла, и теперь Али уже брел по абсолютно сухому песку. Впереди перед ним лежала узкая тропинка, а вода поднялась и теперь висела над дном, словно удерживаемая невидимым стеклом. Он видел в воде черные тени плавающих рыб на фоне высвеченной