— Алекс… поверь, я уже давно не страдаю. Если ты сейчас скажешь, что вы тайком поженились, я только порадуюсь, потому что искренне считаю, что вам нужно быть вместе.

О чудо, подумал Алекс, она сама — сама! — дала ему возможность, сама подтолкнула к обману, сказав то, что хотела услышать. Прекрасно… пусть слышит.

— Да, Марго, ты права. Мы поженились.

«Если Бог меня накажет — то я смогу опротестовать Его решение: она сама хотела именно этой информации, а я просто не готов сейчас говорить правду».

Марго с облегчением рассмеялась:

— Господи, Алекс! И ты молчал? Почему?

— Не знал, как ты отреагируешь.

— Я рада, — совершенно искренне отозвалась она. — Я очень рада за тебя, за Мэри…

— Прости, мне пора, — быстро прервал ее Алекс, испугавшись, что сейчас Марго попросит к телефону Мэри, и положил трубку.

«За что, за какие грехи? Почему я не сказал, что Мэри больше нет? Теперь Марго будет жить надеждой. Потом будет хуже. Нет, надо сказать. Позвонить и сказать».

Принять решение было легко. Выполнить его Алекс не смог.

* * *

Мэри сидела на подоконнике, курила и прихлебывала коньяк — все, как раньше. Только вот страна другая, дом, мужчина… Да, мужчина.

Костю словно подменили с того дня, как он хладнокровно застрелил во дворе дома Надю. Он стал почти прежним Костей — тем, которого Мэри знала раньше, до того, как написала свою книгу. Он старался окружать ее заботой и вниманием, о которых мечтала бы любая женщина. Любая — но не Мэри. Она не могла простить ему многих вещей — в том числе и потерю Марго. Ни позвонить, ни написать подруге Мэри не могла. Костя категорически запретил пользоваться телефоном и Интернетом, хотя маленький ноутбук купил, чтобы Мэри могла продолжать писать. Это было странно, но Костя абсолютно серьезно заявил: он хочет, чтобы она вновь писала книги.

— Если будет нужно, я оплачу все — любую рекламу, любые статьи — все, что скажешь.

— Зачем тебе это? — равнодушно спросила Мэри тогда, и Костя широко улыбнулся:

— Приятно, если жена знаменита.

Мэри удивленно захлопала ресницами — когда она была на самом деле почти знаменита и хорошо известна любому знатоку бальных танцев как в России, так и за ее пределами, Костю это бесило и не устраивало до такой степени, что он не погнушался унести ее однажды прямо с турнира на плече, как куль тряпья. А теперь — вот, смотрите на него.

Писать она не стала. Делала какие-то наброски, сохраняла их в файле — разрозненные, полные слез и невысказанного горя. Она боялась писать о главном, боялась, что Костя проверяет, читает… В голове постоянно рождались какие-то рифмы, но Мэри четко помнила день, когда дала себе обещание больше никогда не писать стихов — и не записывала. Обрывочные рифмы казались ей голыми птенцами, едва проклюнувшимися из скорлупы и тут же выброшенными из гнезда безалаберной матерью-кукушкой. Так и лежали внизу, под деревом — жалкие, никому не нужные. Мертвые.

Она часто думала о Марго и совсем редко — об Алексе. Дороги к ним не было. Возможно, это временно, до Швейцарии, но кто может сказать точно, сумеет ли она сбежать от Кости? Сумеет ли перехитрить его? И — примет ли ее Алекс после всего, что она ухитрилась натворить? Нет, она не собиралась жить с ним, не рассчитывала на взаимность или что-то похожее. Ей просто нужно было объяснить ему все — и уйти, уехать. Скрыться где угодно, сменить документы и навсегда исчезнуть из жизни Кости Кавалерьянца — а заодно и из жизни Алекса. Просто начать все заново — пока еще есть время и силы.

…Коньяк закончился, но покидать обжитый подоконник и спускаться вниз, в полуподвальную кухню, не хотелось. Там наверняка толкутся Гоша с парой охранников, а это ни к чему, кроме ссоры, не приведет. Костя сквозь пальцы смотрел на частые словесные перепалки между Мэри и Гошей, похохатывал довольно, если становился свидетелем того, как острая на язык Мэри «опускала» недалекого Георгия.

— Костя-джан, я ее ударю когда-нибудь, — мрачно обещал Гоша, но Костя моментально прекращал веселье и тихо говорил, сдерживая недовольство:

— Только попробуй.

— Но она…

— Она — моя жена.

На этом все заканчивалось, но Мэри спинным мозгом чувствовала: Гоша ждет случая поквитаться.

Решив не идти за добавкой, она закурила новую сигарету и опять уставилась в темное окно. Интересно, где сейчас Марго?..

* * *

Марго плакала. Она сидела на белом диване, поджав ноги, и беззвучно сотрясалась в рыданиях. Новость о том, что отец тяжело болен, застала ее врасплох. Он позвонил сам — впервые за много лет, хотя она исправно сообщала ему номер мобильного, если вдруг меняла его. Сегодняшний звонок разрушил мирное течение ее жизни, в которой в кои-то веки ничего дурного не происходило.

— Рита… если можешь, приезжай, — чужим, слабым голосом просил отец, и это так не вязалось с образом, который Марго хранила в памяти.

— Ты в больнице? — кричала она, захлебываясь слезами.

— Да, ты не волнуйся… я просто хочу увидеть тебя — вдруг не придется…

— Не надо, папа! — почти завизжала Марго, не в силах слушать. — Я приеду, я приеду завтра же… нет, сегодня!

Она бросила трубку и заметалась по дому, лихорадочно сбрасывая в дорожную сумку какие-то вещи. И только застегнув «молнию», Марго вдруг осознала, что паспорт ее находится у того самого мужчины, что привез ее сюда. У молчаливого, почти незаметного Айвана. Ничего, она убедит его, если нужно — расплачется, пообещает все, что угодно, но паспорт заберет. Она должна успеть приехать к отцу.

* * *

Айван сидел перед телевизором и смотрел футбол. На самом деле он не был не то что фанатом, а даже болельщиком, с трудом понимал правила игры, однако нужно же было заниматься чем-то. Нельзя дни напролет отжиматься от пола, есть, курить и спать. Общения с Марго не получалось — она постоянно лежала в комнате на втором этаже или сидела на просторном балконе с книжкой, спускалась только чтобы поесть и выпить чаю на ночь. Но и сам Айван не особенно стремился к сближению — опасался реакции заказчика. Джеф предупреждал: ко всему, что этот мистический Алекс считает своим, он относится ревностно и не терпит, когда кто-то пытается проявить интерес. К чему сложности?

В коридоре послышались шаги. Через мгновение Марго заслонила экран телевизора. Лицо ее было заплаканным, а выражение глаз — растерянным.

— Айван… отдайте мне паспорт, пожалуйста, — пробормотала она, почему-то краснея.

— Я не понял.

— Мне нужно уехать… ненадолго — на неделю, может, чуть больше, — сбиваясь, заговорила Марго, и Айван напрягся:

— Вы не можете покинуть этот дом, пока вам не разрешат.

— Айван… дело в том, что я… я просто не знаю, не могу… мой отец болен — там, в России, мне нужно — понимаете?