— Опоздали! — тихо выругался Алекс, покусывая костяшку согнутого указательного пальца.

— Ничего, — пожал плечами Джеф. — Он часто уезжает, насколько я выяснил. Да и днем постоянно отсутствует.

— У нас может просто не остаться времени, — угрюмо возразил Алекс. — Этот ворон кому хочешь печень выклюет, а уж своей дорогой супруге — так еще и медленно, с удовольствием и специями.

— Чем она ему так насолила? — осмелился задать давно мучивший его вопрос Джеф.

Алекс помолчал пару минут, а потом вдруг расхохотался:

— Книгу написала о его художествах, представляешь? Книгу! И разве что фотографиями ее не украсила — а так все было: адреса, пароли, явки. Ну вот парень и расстроился.

Джеф фыркнул:

— Оригинальный способ мести за неудачи в постели.

— А ты с чего решил, что там в постели дело? — закуривая, спросил Алекс.

— Ну, а в чем еще? Парень, смотрю, богатый, дворец такой в Испании, охрана вся сплошь из своих, из соотечественников, явно же и в России тоже все было — остается только это. Когда там непорядки — сразу обиды и все такое.

— Не-е-ет, тут не в том дело, Джеф. Совсем не в том… — И тут Алекс поймал себя на том, что стал похож на старую кумушку-сплетницу. — Короче, у этого Кости были основания желать девочке смерти. Но Марго… я обещал, что с Мэри ничего не случится, понимаешь? И теперь просто дело чести…

Джеф только головой покачал. Причуды Алекса порой приводили его в замешательство, но обсуждать вслух он все-таки не рисковал. Мало ли…

* * *

Костя Кавалерьянц сидел в своем кабинете, курил, потягивал коньяк из широкой плоской рюмки и внимательно слушал отчет Гоши о произошедшем в доме за время его отсутствия.

— И еще засекли сканером звонок. Странное дело — телефон одного из охранников, а звонила Мария.

— Мария? Как она вышла из дома, я запретил!

Гоша склонил голову:

— Костя, ты не понял… Она не выходила, она звонила — это не одно и то же.

— Охранника вычислили? — угрюмо спросил Кавалерьянц, покусывая ноготь большого пальца.

— Не высшая математика, — усмехнулся Гоша. — Это Карен, новенький — помнишь, мать его просила взять? Ну, вот его мобилка.

— Как он вообще в дом попал? — зарычал Костя, отталкивая рюмку так, что она покатилась по столу и только чудом не упала на пол, ткнувшись в старинный чернильный прибор. — Я ведь запретил тем, кто во дворе работает, заходить внутрь! Что за бардак у тебя творится, а?!

— Знаешь, Костя… я думаю, это Надька его затащила.

— Что?! Надька?!

— А ты что же, не знал, что она к Марии бегает каждую ночь? — изумился Гоша, совершенно уверенный до этого момента, что Надежда посещает комнату Марии с ведома хозяина.

— Да ты сдурел, что ли?! Как это — каждую ночь? Они там какого хрена делают, а?!

— Успокойся, не того, какого ты подумал, — усмехнулся Гоша. — Разговаривают о чем-то, но так тихо, что на записи не разобрать потом.

Костя вышел из-за стола, прошелся по кабинету туда-сюда и изрек:

— Ну, все. С Надькой пора закругляться. Она мне больше не нужна.

— То есть? А документы?

— А теперь у меня Мария есть — настоящая Мария Кавалерьянц, комар носа не подточит. И никаких проблем — хоть генетическую экспертизу заказывай. А эта шалава только под ногами путается да пьет, как зараза. Не хватало еще, чтобы рот где-то открыла да языком чесала.

Гоша понял — разговор окончен, Надя больше не нужна, а потому ее просто можно убрать. И никто не хватится — у девицы даже документов легальных нет, а выкупленный у сутенера Игнасио паспорт так и лежит в сейфе у Кости. Словом, исчезнет бесследно. Ну, что ж… так тому и быть, Гоша не настроен обсуждать приказы хозяина.

— Ты хочешь, чтобы я..?

Костя смотрел в окно, словно увидел там что-то важное, и, казалось, не слышал вопроса. Но как только Гоша открыл рот, чтобы повторить, Кавалерьянц развернулся, и его лицо сделалось отвратительно-страшным:

— Что? Ты? — брезгливо спросил он, и Гоша даже чуть поежился. — Ну, нет — я уже однажды понадеялся на тебя, хватит. Все в жизни нужно делать самому — в том числе и дерьмо убирать.

* * *

Переговорив с Гошей и мимоходом решив судьбу Нади, Костя направился в комнату Марии. Он до сих пор не мог решить, как именно поступить с ней. Он на самом деле любил ее — так, что терял способность реально оценивать происходящее. Ему порой казалось, что если Мария умрет — то все потеряет смысл. То время, что он провел без нее, было кошмарным. Да, Мария сделала в жизни много ошибок — но ведь, в конце концов, можно простить все, можно ограничить ее свободу и оставить в живых, потому что без нее совсем невозможно. Костя вспоминал ночи, проведенные в одиночестве, вспоминал свои усилия по поиску сбежавшей жены и не хотел, чтобы это когда-то повторилось. Да, в свое время он «заказал» ее смерть, но был безумно рад, что заказ оказался выполнен не до конца, что Мария сумела выжить. Вот и хваленый английский киллер не смог ничего сделать с этой строптивой и живучей сучкой. Ну и слава Богу, что так вышло. Зато теперь она здесь, в его власти. Он поиграет с ней еще немного — и все. Они смогут поговорить нормально, он выдвинет ей свои условия и заставит их выполнить. Взамен пусть просит, что угодно — лишь бы больше не потерять ее.

Мэри сидела на постели, прикованная наручниками к изголовью, и этот ее вид привел Костю в неописуемый восторг — вот так должна выглядеть женщина, вот так — покорная, с несчастным лицом. Не в силах сдержать себя, Костя сел рядом и обнял Мэри:

— Ты такая красивая, девочка…

Она вздрогнула, изо всех сил стараясь не показать ему, насколько он ей отвратителен. К счастью, Костя не смотрел ей в лицо, увлеченный расстегиванием пуговиц на тонкой кофточке. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его, не смотреть за его руками, ползущими по телу, не поймать выражение его глаз — довольное и похотливое. «Господи, хоть бы сдохнуть — и все», — подумала она в очередной раз, мечтая о смерти как об избавлении от всех проблем.

— Мария… девочка моя… — бормотал Костя, лаская ее, и Мэри, закусив губу, попыталась удержать слезы.

«Ну, что стоит ему просто сжать руки на горле — и подержать пару минут? Я не буду даже шевелиться, не буду мешать — но только не это, не это, Господи…»

Руки Кости, словно по волшебству, сошлись на тонкой шее девушки, и Мэри замерла в предвкушении скорого избавления. Но нет — задержавшись буквально на несколько мгновений, они поползли вниз, к груди, срывая кофточку. Костя впился губами, оставляя на белой коже кровоподтек, и Мэри застонала. Это только подстегнуло его:

— Да… ты помнишь, что мне нравится…

Мэри плакала, уже не скрывая слез, не стесняясь своей реакции. То, что делал с ней муж, оскорбляло и заставляло ее чувствовать себя даже не человеком, а каким-то инструментом для удовлетворения желаний.