Айван видел, что Марго говорит правду — да и кому пришло бы в голову так опасно шутить по поводу здоровья близкого человека. Но отдать ей паспорт и позволить уехать он не мог — как не мог и поехать с ней. Джеф был непреклонен на этот счет — сразу предупредил, что Марго не должна покидать пределов дома без сопровождения, а выезжать из Цюриха запрещено им обоим. Так что Айван ничем не мог помочь — даже если бы хотел.

— Марго, не просите. Я не могу отдать вам документы.

Она смотрела на него так, что внутри у Айвана что-то шевельнулось и заныло — в глазах ее была такая боль и тоска, словно уже случилось что-то непоправимое.

— Я действительно не могу, поймите, — словно оправдываясь, заговорил он. — Вы ведь знаете человека, которому принадлежит этот дом. И не мне рассказывать вам, что он сделает, когда узнает о вашем отъезде.

— Мне — ничего… — начала Марго, но Айван перебил:

— Вам — да, ничего. А мне? Как вы думаете, что будет со мной? Я понимаю, что вам это неинтересно, но моей маме, например, было бы. Ей уже семьдесят шесть, я единственный сын — как вы думаете, если со мной что-то случится — долго ли она протянет?

— Но мой отец…

— Марго, вы просите меня о невозможном. Вы просите сделать выбор между вашим отцом и собственной матерью. Встаньте на мое место и скажите, как мне поступить.

Его ровный негромкий голос, его слова, такие простые и в то же время разумные и весомые, заставили Марго опустить голову. Действительно, как она могла поставить человека перед таким выбором? Разве она сама могла бы сказать, чья жизнь более ценна?

— Простите… — прошептала она и побежала из комнаты.

Айван перевел дух. Его мама действительно была очень старенькой и тяжело болела, правда, рядом с ней всегда находилась младшая сестра Марта. Но эта маленькая ложь дала ему возможность уговорить Марго остаться. Единственное, что беспокоило его сейчас, так это то, что теперь Марго совсем замкнется в себе, будет постоянно плакать и, чего доброго, снова разболеется, как было сразу после их приезда сюда.

Он решил проверить, как она, чем занимается, и пошел наверх. Постучав и не дождавшись разрешения, открыл дверь в спальню Марго. Девушка лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и плечи ее вздрагивали от рыданий. Айван почувствовал себя ничтожеством, лишившим ее возможности увидеть тяжело больного отца.

— Марго… простите меня. Я не могу поступить по-другому.

— Уйдите! — прорыдала она, не оборачиваясь. — Если папа умрет — вы будете в аду гореть!

«Я и так буду гореть там за все, что сделал в своей жизни, и за всех, кого ликвидировал по заказу», — усмехнулся про себя Айван, а вслух сказал:

— Я надеюсь, что с вашим отцом все будет в порядке. Вы ведь можете звонить ему и узнавать о состоянии — это не запрещено.

Она вдруг вскочила, как будто он ударил ее, и, размазывая по лицу слезы, зло спросила:

— А я что — в тюрьме?! А ты, выходит, тюремщик, да? — Она даже не заметила, как перешла на «ты».

Айван постарался не выйти из себя, чтобы не наговорить грубостей и не настроить девушку против себя — к чему? А потому сказал мягко и миролюбиво:

— Успокойтесь, Марго. Вы прекрасно понимаете, что это не так. И что это зависит не от моего желания.

Марго заметалась по комнате, лихорадочно разбрасывая какие-то вещи и безделушки с комода, наконец, нашла мобильник и набрала номер. Айван почувствовал себя лишним и вышел, однако оставил дверь закрытой неплотно.

— Алло, Алекс? — услышал он и понял, что Марго звонит «заказчику». — Нет, мне неинтересно, как твои дела. Я прошу, чтобы твой человек вернул мне документы. Да. Да. Потому что мой отец тяжело болен, черт тебя возьми! И я никогда не прощу тебе… Я не кричу, прости… Что?! Что значит — ты в больнице, зачем? А… — Голос ее сделался глуше и мягче, видимо, информация оказалась шокирующей. — Как это случилось? А Мэри? Что с Мэри? Почему она не позвонила мне? Что? Да пошел ты! Скажи, чтобы мне вернули паспорт — иначе я… я… Что?! Да как ты смеешь вообще?! Займись своей женой, идиот, и оставь меня в покое! Навсегда — понял?!

Айван услышал звук захлопнутой крышки мобильного телефона, потом скрип кровати и рыдания. «Значит, отказал», — понял он и, вздохнув, пошел вниз, к телевизору.

* * *

Алекс с трудом дотянулся до тумбочки и положил мобильный. Грудь болела невыносимо, да и плечо, простреленное совсем недавно, тоже напоминало о себе. А тут еще Марго со своей истерикой. Снова нужно врать и выкручиваться, придумывать что-то. Фраза про больницу вырвалась случайно, он не собирался говорить этого, но не сдержался. И Мэри… Да, вот это, пожалуй, самое кошмарное — вопросы о Мэри, когда он знает, что она мертва, а перед Марго приходится разыгрывать фарс с женитьбой. Почему, зачем он тогда сказал это? Надо было все-таки правду — ну, порыдала бы и успокоилась, что ей в этой чертовой Мэри? Не близкая родня, в конце концов. Но что-то, меж тем, сдерживало Алекса, не давало ему расслабиться и вывалить Марго информацию о смерти подруги. Возможно, это было как бы по инерции — желание уберечь ее от негативных эмоций, от слез, от душевной боли. А возможно, он и сам еще не до конца верил в то, что Мэри больше нет.

Просьба Марго о поездке в Россию рассердила его. Он ведь ясно дал понять — там опасно, люди Кавалерьянца не успокоятся, пока не уберут Марго с дороги. Да и сам Костя — «код красный» на языке профессиональных телохранителей. Он совсем не так прост и не так открыт, каким пытается казаться. И этот его финт с подставной Мэри тоже неспроста, и он, Алекс, до сих пор не смог понять, в чем идея. А потому Марго лучше вообще пока не соваться в Россию. Да, понятно — отец болен. Но даже это не может стать причиной, по которой Алекс мог бы потерять Марго.

* * *

Жизнь Мэри превратилась в одно сплошное ожидание. Костя обмолвился о поездке в Швейцарию и, кажется, забыл об этом. Мэри же, продумав план бегства до мелочей, теперь затаилась и ждала того дня, когда сможет начать реализовывать его. Однако муж молчал. Он занимался своими делами, каждое утро уезжал в офис, возвращался ближе к ночи и почти сразу тащил Мэри в спальню. Близость с ним казалась каторгой — уже давно Мэри не испытывала ничего, кроме отвращения и ненависти. Когда все заканчивалось, она опрометью неслась в душ и стояла под водой, с остервенением сдирая с себя кожу жесткой губкой. В такие моменты она позволяла себе расслабиться и поплакать, вспоминая многочисленные отказы Алексу. Сейчас Мэри жалела об этом как о самой жестокой ошибке в жизни. Только раз он, разозлившись, взял ее почти силой, один-единственный раз, — и это было намного нежнее и наполнено каким-то только им двоим понятным смыслом, чем то, что происходило по ночам между ней и мужем.

Однажды Костя, скучая вечером, достал колоду карт, и у Мэри вдруг мелькнула мысль. Она довольно неплохо научилась шулерскому искусству, живя с Костей, но никогда не пробовала играть с ним даже на банальный щелчок по лбу. Еще Артур, покойный брат Кости, предупреждал ее, что для него игра — не шутка, не забава, а бизнес, дело, которому он отдается слепо и в котором не знает пощады. Но сегодня Мэри решилась.