— Найдутся, — ответил Данила.

— Тогда, — уже совсем расцвел оборванец, — у меня есть младший брат. Он поможет добраться вам до границы. О цене сами с ним договоритесь. Идемте со мной.

Ситуация складывалась классическая. Стоит восточному человеку узнать, что ты ищешь кафе, парикмахерскую, гостиницу, хочешь что-то купить, он сразу же поведет тебя к своему родственнику, уверяя, что у него самое лучшее заведение. Он протащит тебя через весь город мимо таких же самых кафе и парикмахерских лишь за тем, чтобы дать заработать родне, получив при этом свои комиссионные. Причем такому заработку даже война не помеха. Оборванец, казалось, вообще забыл об опасности, он готов был вести своих новых знакомых через ночной город, привести их с оружием в руках в дом родственника, даже не предупредив его о таком визите.

— Мы должны посоветоваться, — сказала арабу Камилла.

— Пожалуйста, я никуда не спешу, — тут же отреагировал тот и отвернулся, делая вид, что ему и дела нет до того, какое решение примут беглецы.

— Что ты думаешь на этот счет? — спросила Бартеньева у оператора.

— Ты встречала на Востоке хоть одного искреннего по отношению к европейцам человека? — задал встречный вопрос Данила.

— Изредка встречались, но это исключение из правил. Наш типчик скользкий. Даже то, что ты ему заплатил и еще заплатишь, не значит, что позже он не сбегает к Хусейну за еще одним гонораром.

— Не станет же он подставлять своих родственников?

— Кто тебе сказал? Даже он сам подобного не говорил. Давай решать.

— Я думаю, стоит рискнуть. Без помощи местных нам не обойтись.

Оборванец терпеливо ждал решения. Наконец Камилла, посовещавшись с Данилой, произнесла:

— Мы пойдем с вами, а окончательно решим все на месте.

— Разумеется. Идите за мной.

Араб вышел на улицу и зашагал прочь от центра города. Мимо проплывали разрушенные здания, разграбленные офисы, лавки и магазины. Чем ближе была окраина, тем больше присутствовало признаков жизни. За некоторыми из окон горели фонари и лампы. На одном из балконов даже расположилась небольшая компания со стаканчиками кофе. На всякий случай Данила с подругой прошли под ним, а не по середине улицы, так, чтобы их облик чужестранцев особо не бросился в глаза любителям позднего кофе.

За поворотом оказалась пекарня — не заброшенная, а вполне рабочая. За зарешеченным окном двое мужчин в белых халатах при свете керосиновых ламп месили тесто для утренней выпечки.

— Много народу еще осталось в Абу-эд-Духуре? — спросил Данила.

— Я их не считал, — философски заметил оборванец, с тоской глядя на работавшую пекарню. — Остались те, кому некуда ехать, те, кто хоть как-то может здесь прокормить семьи. Моя пекарня находилась в центре, ее разнесло при бомбежке. Хлеб сейчас в основном пекут для повстанцев.

— Тут его и покупают люди Хусейна?

— Сами они сюда приезжают редко. Хлеб им привозят, — поспешил успокоить оператора араб. — Мы уже почти пришли, — оборванец свернул за угол.

Там практически на пустыре стоял низкий дом, обнесенный глинобитной стеной. В окошечке над дверью горел неяркий свет.

— Успели, мой двоюродный брат еще не спит. Он любит читать.

Оборванец постучал в дверь и принялся ждать. Вскоре над стеной показалась голова. Моложавый мужчина выглянул, чтобы узнать, кто решился его побеспокоить во внеурочное время.

— Это я, — махнул рукой провожатый.

— Кто с тобой? — косил на поздних гостей-чужаков хозяин дома.

— Сразу всего не расскажешь. Впусти в дом.

— Ты заходи, они пусть ждут на улице, — хозяин оказался не так приветлив, как хотелось бы.

Оборванец вздохнул, развел руками:

— Сами понимаете, время такое. Люди даже родственникам не доверяют.

— Мы подождем, — пообещала Камилла. — Ничего страшного.

Дверь отворилась. Хозяин показался всего на несколько секунд, но этого хватило, чтобы заметить в его руках автомат.

— Проходи, — позвал он двоюродного брата и подозрительно сверкнул глазами в сторону пришельцев.

Камилла и Данила остались стоять на ночном пустыре. За толстой деревянной, обитой металлическими полосами дверью о чем-то шушукались братья. Хозяин дома вроде был недоволен, хотя временами и смягчался, но потом вновь принимался выговаривать оборванцу.

— Не нравится мне здесь, — призналась Бартеньева, — сдадут они нас Хусейну. Как пить дать сдадут. В таком случае они ничем не рискуют. Мы же «шпионы Асада».

— Вот это обстоятельство — возможный плюс для нас, если, конечно, хозяин дома не сторонник повстанцев.

— Да, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. В своей работе мы старались постоянно придерживаться нейтральной позиции. И, как видишь, не помогло. Ты садись. Я тебе лекарство введу. Потом может быть не до этого.

Ключников сел, закатал рукав.

— Коли сейчас в руку.

Хозяин вышел не вовремя. Он застал Камиллу, когда она уже вытаскивала шприц из руки Ключникова. По выражению лица хозяина дома было понятно, что, какие бы байки ни рассказывали ему сейчас о лекарстве, он останется при своем мнении. Однако высказывать его не стал, во всяком случае сейчас.

— Здравствуйте, меня зовут Ассаф, — представился двоюродный брат оборванца.

— А мы… — начал Данила.

— Я не хочу знать, как вас зовут, кто вы такие, — предупредил Ассаф. — Но если у вас есть проблема, я попытаюсь ее решить. За деньги, разумеется. У вас есть деньги? Сколько?

И вновь Данила ответил уклончиво:

— Деньги найдутся.

Он знал арабскую манеру, назовешь сумму, какой располагаешь, ее с тебя и запросят. Поэтому он предусмотрительно рассовал часть денег по разным карманам. Первый раз он попался на подобный «крючок» в Тунисе, когда перед самым отъездом из отеля спросил у бармена, хватит ли ему тридцати оставшихся в наличии динаров на два мартини для себя и Камиллы.

«Разумеется, хватит», — великодушно ответил тогда бармен, после чего, налив спиртное, с такой же широкой улыбкой назвал счет — тридцать динаров.

Скажи Данила до этого «двадцать», хватило бы и двадцати. Мартини бармен наливал, буквально меряя его на капли, а вот льда бросал, не жалея. Это воспоминание смутно промелькнуло в памяти оператора.

Ассаф критично осмотрел гостей, пытаясь на глаз прикинуть, какой суммой они могут обладать, и только после этого пригласил их в дом, мысленно согласившись, что во время гражданской войны внешность может быть очень обманчивой. Человек не станет демонстрировать свое богатство — так безопаснее. Оборванец, приведший беглецов сюда, придержал Данилу и сделал выразительный жест — «пошелестел» в пальцах воображаемой банкнотой, напоминая, что всякая работа должна оплачиваться.