бывший механик торгового флота, за три часа привел технику в порядок и помог спустить ее на воду. За это Сосновский отдал старику целый вещевой мешок продуктов. Сторож нахмурился, но продукты взял. Михаил подумал, что правильно сделал, что пришел к этому человеку не в немецкой форме.

Сейчас, когда отмытый до приличной белизны катер летел по водной глади, Сосновскому стало казаться, что все опять как до войны: что это он под Ялтой или на Рыбинском водохранилище катается с девушками. Как же тогда было красиво и весело! И радостно, и светло на душе! А потом все перечеркнула война. Одним кроваво-грязным мазком!

Селиверстова сидела рядом в легком плаще поверх ситцевого платья и придерживала рукой соломенную шляпку. Кажется, она сейчас тоже вспоминала довоенное время.

– Маша, думай о деле! – напомнил ей Михаил. – Хватит мечтать!

– А как ты догадался, о чем я сейчас думаю? – Селиверстова повернулась к нему и заулыбалась. – Неужели по лицу прочитал? А может, и у тебя такие же воспоминания?

Сосновский не ответил, только с серьезным лицом указал вперед, туда, где примерно в миле от них покачивались на воде деревянная платформа и несколько катеров. Там итальянские моряки занимались подводными работами.

С берега, из укромного места, он долго рассматривал в бинокль аквалангистов, самого капитана Парето и девушку, которую он уже видел однажды с итальянским капитаном в кафе. Интересно, что она там делает? У Парето своих пловцов не хватает? А девушка явно не загорать с ними отправилась.

С понтона смотрели на приближающийся катер в бинокль. Сосновский понял, что подчиненные Парето узнали его, и капитан дал команду не останавливать незваных гостей. Лихо развернув катер на девяносто градусов, Михаил обошел итальянцев и приблизился к командирскому катеру.

– Капитан Парето, я рад вас приветствовать! – крикнул Сосновский, вставая в полный рост. – А мы вот решили прокатиться. Это так романтично – посетить места древнего Боспорского царства.

– Здравствуйте, капитан. – Итальянец из вежливости тоже поднялся, с досадой наблюдая, как его пловцы поднимаются из-под воды и выкладывают на дощатый настил куски обшивки затопленного судна. – Вы интересуетесь древней историей?

– Изучение древней истории благотворно влияет на нервную систему, – имитируя опьянение, засмеялся Сосновский. – Они умерли, а мы живы! И все их подвиги и достижения – ерунда по сравнению с веками. А мы вот живы, несмотря на то что не имеем никаких исторических достижений. Или вы имеете, Айман? Вы не клады здесь случайно ищете?

– Что вы, какие клады! – Итальянец сделал вид, что шутка Сосновского его позабавила. – Обычные работы по разминированию и осмотру фарватера.

И тут на поверхность поднялась та самая девушка, которую Михаил видел с итальянским капитаном в кафе и здесь, на понтоне. Она стянула маску, загубник и стала подниматься по лесенке. Итальянцы бросились помогать девушке. И только теперь она увидела гостей. Снимать гидрокостюм девушка не стала, только приняла из рук одного из моряков полотенце и стала сушить волосы.

– Хотите настоящую кубинскую сигару, Айман? – Сосновский взял с приборной панели деревянную коробку и открыл крышку. – Аромат просто сказочный!

– Благодарю, Клаус, но я не курю, – улыбнулся итальянец, демонстрируя феноменальную выдержку.

– Напрасно, напрасно, – развел руками Сосновский. – Под коньяк очень замечательно выкурить сигару. А знаете, что здесь, в Анапе, лучшее заведение с приличным коньяком – как раз у вашего знакомого. У того, где мы с вами виделись в последний раз. Ну, этот грек, Анаджи!

– У Анаджи и коньяк, и вино очень хорошие, – согласился итальянец. – Он знает толк в напитках.

– Жаль, не выпивать нам больше у него, – погрустнел Сосновский. – Не знаю, уж что там такого знает этот славный грек, но его арестовала наша военная разведка. Не могу понять, неужели абверу больше нечем заняться? Или они решили выведать у бедного грека адреса его поставщиков алкоголя?

Сосновский покосился на лейтенанта Аккарди, который старательно прислушивался к разговору своего командира и подвыпившего немецкого гауптмана, который, как они подозревали, служит в СД. Присев на борт катера, чтобы быть ближе к итальянскому капитану, Сосновский заговорил серьезно и немного тише, но так, чтобы Аккарди все же разобрал его слова:

– Айман, я вам симпатизирую. Вы замечательные солдаты и верные союзники. Не зря фюрер с большим уважением относится к дуче и называет его братом. Мы с вами братья по оружию, и мне не нравится, когда кто-то так относится к своему долгу. Если бы я видел, что у вас есть интерес к какому-то человеку, то не стал бы использовать служебное положение в своих целях. Я бы обязательно с вами обсудил это. А Штанге знал, что вы бываете у этого грека, что у вас сложились с ним хорошие отношения. И я знаю, что его избивают и пытаются выбить признания об истинных отношениях с вами. Некрасиво. Но я на вашей стороне, если придется докладывать начальству! И знаете почему? Потому что грек молчит!

С торжествующим видом Сосновский отчалил и погнал катер дальше вдоль побережья. Капитан Парето выругался вслед подвыпившему немцу и подошел к девушке.

– Ну что скажешь?

– Нет, это не то. Обычный рыбацкий баркас. У него и надпись на борту хорошо видна. Недавно красили.

– Хорошо. Гаспар, последнее погружение. Осмотреть дно вокруг судна, и уходим. На сегодня все.

– Командир. – Аккарди подошел к капитану. – Вы верите этому немцу?

– Гаспар, если он и работает в СД, то его туда устроил какой-нибудь влиятельный родственник, чтобы парень не попал на восточный фронт. Он правда попал в этот район, но я думаю, исключительно из-за своих кутежей и связей с женщинами неарийской крови. Не думаю, что он такой уж великолепный актер, чтобы разыгрывать такой образ. Чтобы установить с нами деловые отношения, можно было поступить гораздо проще. Думаю, что это обыкновенное соперничество или элементарная месть за что-то. Я думаю, хуже не будет, если мы наведаемся к этому майору Штанге.

Катер отчалил и пошел вдоль берега. Других судов поблизости не было. Сосновский взялся за руль, а Селиверстова быстро достала лист бумаги, карандаш и уверенными движениями стала рисовать. Минут через десять она протянула Михаилу портрет.

– Похожа?

– Да ты просто великий портретист, Маша! – восхитился Сосновский, разглядывая два изображения: на одном незнакомая девушка была нарисована в профиль, на втором анфас. – Теперь бы еще передать эти твои художества в Москву. Только быстро ведь не получится. Придется как-то самим разбираться здесь. Результат опознания через Москву займет уйму времени. А у нас его совсем нет. Сможешь еще нарисовать? Чтобы можно было показать разным людям в одно и то же время.

– Смогу, – кивнула Селиверстова. – А знаешь, Миша, мне ее лицо кажется знакомым.

– Да?