Вся квартира Энни Маклин могла поместиться в гостиной Райана Болдари, но из ее окна тоже был виден парк. Если выглянуть из спальни, повернуть голову и хорошенько всмотреться в даль. Однако Энни и этого было довольно.

Мебель, может и старая, зато цвета все еще яркие. Ковер куплен на распродаже, но Энни вычистила его как следует шампунем – выглядел как новый. И эти огромные розы по краям ковра ей очень нравились.

Полки она сама сколотила, покрасила их темно-зеленой краской и расставила книги, купленные, когда библиотека распродавала свое имущество, перед тем как закрыться.

По большей части здесь стояли классические произведения. Книжки, которые она не удосужилась прочесть в школе, зато с удовольствием читала сейчас. Энни всегда выкраивала часок-друтой для чтения. Устраивалась под сине-зеленьм полосатым пледом, связанным матерью, и погружалась с головой в мир Хемингуэя, Стейнбека или Фицджеральда.

Два года назад она решила себя побаловать и на Рождество купила проигрыватель. С тех пор у нее набралась обширная коллекция дисков.

В молодости она слишком много работала, так что времени на книги и музыку вечно не хватало. Неудачная беременность, разбитое сердце ожесточили ее: она дала себе твердое обещание добиться чего-то в этой жизни.

Но в один несчастливый день она поддалась чарам Бастера. Этого сукина сына с хорошо подвешенным языком и замашками прожигателя жизни.

Желание завести свою семью, свой дом настолько застили ей глаза, что она очертя голову выскочила за механика, постоянно сидевшего без работы, но имевшего дорогие привычки и неуемный интерес к блондинкам.

Ей хотелось ребенка. Она надеялась, что господь даст ей другого, взамен того, что она потеряла.

Век живи, век учись, часто повторяла Энни. Она и училась. Сейчас она независимая женщина с собственным крепким делом; и у нее достаточно времени и желания, чтобы развивать свои мозги.

Энни любила слушать разговоры посетителей, их мнения и суждения она сравнивала со своими собственными. Она была уверена, что за шесть лет в баре «У Энни» узнала куда больше о политике, религии, сексе и экономике, чем если бы проучилась в колледже.

Ну а если и бывали ночи, когда ей отчаянно хотелось, чтобы ее кто-то выслушал, обнял, прижал к себе, посмеялся ее шуткам, – что ж, такова плата за независимость. Ничего не поделаешь.

По собственному опыту она знала, что мужчины не любят слушать, они предпочитают сами чесать языком да бездельничать. Или трахаться.

Уж лучше жить одной.

Однажды, мечтала Энни, она купит себе дом, может быть, даже с садом. И еще она не прочь завести собаку. Работать станет меньше, наймет бармена, даже отдыхать поедет. Сначала, разумеется, в Ирландию. Ей очень хотелось посмотреть на горы – ну и на пабы, конечно.

Она достаточно настрадалась от унижения, когда ей отказывались дать в долг и говорили, что она затеяла слишком уж рискованное дело.

Нет, такое с ней больше не повторится.

Всю прибыль Энни вкладывала в дело, кое-что вкладывала в надежные акции. Богатства ей не нужно, но и нищей она больше не будет.

Родители Энни всю жизнь балансировали на грани бедности. Они старались, как могли, но у ее отца – благослови его господь – деньги утекали между пальцев как вода.

Когда три года назад родители переезжали во Флориду, Энни крепко поцеловала их, немного поплакала и потихоньку сунула матери пятьсот долларов. Эти деньги достались ей нелегко, но зато матери хватит, чтобы залатать дыры на первых порах.

Энни звонила им раз в неделю, по воскресеньям, когда включался пониженный тариф, а каждые три месяца посылала чек. Она постоянно обещала себе навестить их, но за все время удалось выбраться только два раза, да и то ненадолго.

Энни думала о родителях, когда, отложив книгу, смотрела «Последние новости». И отец, и мать обожали Эндрю. Они, конечно, ничего не знали о той ночи на пляже, о зачатом, а потом потерянном ребенке.

Энни тряхнула головой, отгоняя от себя эти мысли. Выключила телевизор, взяла чашку с остывшим чаем и пошла в каморку, которую домовладелец называл кухней.

И тут вдруг в дверь постучали. Энни глянула на дробовик, который всегда стоял возле двери; другой, точно такой же, она держала в баре под стойкой. Ей, слава богу, никогда не приходилось ими воспользоваться, но так она чувствовала себя спокойнее.

– Кто там?

– Это Эндрю. Пусти меня скорей. Твой хозяин плохо топит подъезд, я совсем окоченел.

Хотя ей совсем не хотелось принимать у себя позднего гостя, Энни скинула дверную цепочку, отперла замок и открыла дверь.

– Уже поздно, Эндрю.

– Разве? – спросил он, хотя и видел, что она – в махровом халате и толстых шерстяных носках. – А я увидел у тебя свет и зашел. Ладно, Энни, будь человеком, пусти меня.

– Пить я тебе не дам.

– Ничего. – Шагнув в комнату, он вытащил из кармана пальто бутылку. – У меня с собой. Поганый сегодня денек, Энни. – Он смотрел на нее глазами побитой собаки, и у Энни сжалось сердце. – Мне так не хочется идти домой.

– Ладно. – Злясь одновременно и на него, и на саму себя, Энни пошла на кухню и вернулась с широким стаканом. – Ты взрослый человек, хочешь пить – пей.

– Хочу. – Он налил себе, выпил. – Спасибо. Ты «Новости» смотрела?

– Да. Сочувствую. – Она села на кушетку и засунула «Моби Дика» поглубже за подушки. Она не могла бы объяснить почему, но ей стало бы стыдно, если бы он увидел, что она читает.

– Полицейские считают, что это кто-то из своих. – Он выпил, усмехнулся. – Дикость какая-то. Одни из главных подозреваемых – мы с Мирандой.

– Господи, с чего бы это вы стали красть у самих себя?

– Так бывает. Страховая компания тоже ведет свое расследование. Наши действия тщательно изучаются.

– Это обычная процедура. – Встревоженная, Энни взяла его за руку и усадила рядом с собой.

– Да. Обычная процедура. Я любил эту бронзовую статуэтку.

– Какую? Которую украли?

– Было в ней что-то такое… Юный Давид, идущий на великана с камнем против меча. Мужество. Как раз то, чего мне всегда не хватало.

– Что ты с собой делаешь? – звенящим от раздражения голосом спросила она.

– Я никогда не бился с великанами, – задумчиво сказал Эндрю и налил себе еще. – Я плыл по течению и выполнял указания. Пора тебе заведовать институтом, Эндрю, говорят мои родители. И я спрашиваю: когда приступать к работе?

– Ты любишь свой институт.

– Счастливое совпадение. Если бы они велели мне ехать на Борнео и изучать местные обычаи, я бы поехал. Нам пора пожениться, говорит Элайза, и я назначаю число. Я хочу развестись, говорит она, а я: да, дорогая, мне заплатить адвокату?