– И оставались в своей комнате всю ночь?

– Да. Я уже сказала, что плохо себя чувствовала.

– Ваш брат тоже всю ночь был дома? Она понятия не имела.

– Да, конечно. Я разбудила его после того, как мне позвонил мистер Скуттер из охраны, где-то в шесть утра. Мы приехали в институт вместе, оценили ситуацию и попросили мистера Скуттера вызвать полицию.

– Эта бронзовая статуэтка… – Кук опустил блокнот на колени. – У вас ведь имеются куда более ценные вещи. Забавно, что вор взял только ее, хотя мог нанести вам куда больший ущерб.

– Да, – ровным голосом подтвердила она. – Я сама все время об этом думаю. Как вы это можете объяснить, детектив?

Он улыбнулся. Отличный ответный удар.

– Очевидно, ему нужна была именно эта статуэтка. Больше ничего не пропало?

– Экспозицию тщательно осмотрели. Все на месте. Больше я ничего не могу вам сказать.

– А мне пока больше ничего и не нужно. – Он встал, закрыл блокнот. – Мы побеседуем с вашим персоналом, а потом, возможно, снова придется побеспокоить вас.

– Мы искренне готовы помочь полиции всем, что в наших силах. – Она тоже поднялась. Ей хотелось, чтобы он ушел. – Вы всегда сможете найти меня или здесь, или дома. – Она говорила это и шла к двери. Выйдя в приемную, она с удивлением увидела в ней Райана Болдари.

– Миранда! – Он бросился к ней и сжал ее руки. – Я уже слышал.

Слезы вдруг подступили к глазам, но Миранда сдержалась.

– Плохой день, – только и сумела выговорить она.

– Мне так жаль! Что украдено? У полиции есть какие-нибудь версии?

– Я… Райан, это детектив Кук. Он ведет расследование. Детектив, это Райан Болдари, наш коллега.

– Детектив! – Райан за три мили даже со спины узнал бы в нем полицейскую ищейку.

– Мистер Болдари, добрый день. Вы работаете здесь?

– Нет, я владелец галерей в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Сюда приехал на несколько дней по делу. Миранда, могу я чем-то помочь?

– Нет, спасибо. Я не знаю. – У нее снова задрожали руки.

– Тебе надо посидеть, успокоиться.

– Мистер Болдари, одну минутку. – Кук поднял палец, когда Райан взял Миранду под руку и повел обратно в ее кабинет. – Как называются ваши галереи?

– Болдари, – высокомерно подняв брови, ответил Райан. – Галереи Болдари, разумеется. – Он достал серебряный футляр и вынул оттуда визитную карточку. – Вот, здесь есть адрес обеих галерей. Извините, детектив, я отведу доктора Джонс в ее кабинет.

Он с чувством огромного удовлетворения захлопнул дверь прямо перед носом у полицейского.

– Сядь, Миранда. Сядь и расскажи мне, что случилось.

Она послушно начала рассказывать. Ей было приятно, что он крепко держит ее руки в своих.

– Похитили одну статуэтку, – задумчиво произнес Райан, когда она закончила. – Странно.

– Какой-то странный вор, – отозвалась она. – Он мог очистить весь зал, однако не сделал этого. Райан чуть не обиделся.

– А если он просто разборчив, а не глуп? С трудом верится, что, как ты выражаешься, странный вор или воровка – ведь это могла быть и женщина – так легко справился с вашей сигнализацией.

– Ну, может быть, он и разбирается в электронике, но ничего не смыслит в искусстве. – Миранде не сиделось, она встала и включила кофеварку. – «Давид» – очаровательная вещица, но далеко не лучшая в нашей коллекции. Господи, что я говорю, – махнула она рукой. – Получается, будто я жалею, что он не взял что-нибудь получше. А меня просто бесит сам факт кражи из института.

– Я бы тоже злился. – Он подошел и поцеловал ее в висок. – Уверен, полиция отыщет и вора, и «Давида». Кук производит впечатление человека энергичного.

– Даже слишком. Надеюсь, скоро он вычеркнет нас с Эндрю из списка подозреваемых и займется поисками настоящего вора.

– Это формальность, они всегда начинают с владельцев. – И снова Райан почувствовал себя виноватым. – Тебя это не должно тревожить.

– Нет, конечно. Просто меня это раздражает. Спасибо, что ты пришел, Райан. О господи, обед! – вдруг вспомнила она. – Я, наверное, не смогу.

– Не бери в голову. Мы пообедаем, когда я приеду в следующий раз.

– В следующий раз?

– Я должен уехать сегодня вечером. Думал побыть еще пару дней, но… По некоторым причинам надо возвращаться уже сегодня.

– О! – А она-то думала, что несчастнее, чем сегодня утром, быть уже невозможно.

Он поднес к губам ее руки. Глаза печальные, но она справится.

– Может, и к лучшему, если ты по мне поскучаешь. Хоть немного отвлечешься от других забот.

– Да, в ближайшее время забот у меня будет по горло. Но мне очень жаль, что ты уезжаешь. Скажи… Наш договор не будет расторгнут из-за того, что произошло?

– Миранда! – Он наслаждался моментом, изображая надежного и верного товарища. – Не говори глупостей! Вазари прибудут к вам в течение месяца.

– Спасибо. Сегодня я больше, чем когда-либо, признательна тебе за доверие.

– Ты будешь по мне скучать?

Ее губы дрогнули, едва слышно она произнесла:

– Да.

– Теперь попрощаемся.

Она собралась было сказать «до свидания», но он закрыл ей рот поцелуем. И побаловал себя – преодолел ее защиту и систему охраны, как и подобает вору.

Он знал: пройдет много времени, прежде чем они снова увидятся – если вообще увидятся когда-нибудь. Их жизненные пути расходятся, но ему хотелось кое-что взять с собой.

Он забрал с собой ее едва пробудившуюся страсть. Он забрал с собой ее нежность и ее надежду.

Райан чуть отстранился, внимательно посмотрел в ее лицо, коснулся пальцами ее щеки.

– До свидания, Миранда, – с большим сожалением, чем сам от себя ожидал, сказал он.

И вышел, уверенный, что она сумеет справиться с теми небольшими неудобствами, которые он внес в ее жизнь.

Когда Эндрю после разговора с матерью повесил трубку, он готов был все отдать за глоток «Джека Дэниелса». Да, конечно, это его вина, и он сам это прекрасно понимает. Он руководит институтом, лично отвечает за охрану и безопасность.

Мать, как всегда жестко, напомнила ему об этом – сухо, коротко, определенно.

Напрасно они с Мирандой утешались тем, что вор, хоть и проник в музей, взял только один экспонат. Для Элизабет взлом был личным оскорблением, а потерю маленького «Давида» она воспринимала так, словно вынесли все экспонаты до единого.

И это он тоже мог понять и принять. Груз ответственности, общение с полицией и страховой компанией, с прессой. Но чего он никак не мог понять (и из-за этого ему жутко хотелось выпить) – так это того, что у матери не нашлось ни единого слова утешения или поддержки.