Сыны Ареса ожидают нас на старой платформе и в трамвае. В основном – алые, но оранжевых тоже хватает, среди них один зеленый и один синий. Я вижу пеструю коллекцию импульсовиков. Сыны напряженно вглядываются в другие коридоры, ведущие на платформу, потом замечают нас и тут же спрашивают, кто мы такие. Искренне радуюсь, что на мне черные контактные линзы и протезы.

– Думаете, будут неприятности? – спрашивает Севро, разглядывая оружие в руках Сынов.

– Последние пару месяцев к нам с рейдами стали наведываться серые. Не просто дурни из местного участка, а реально крутые ублюдки, легионеры. Тут бывали парни из Тринадцатого, Десятого и Пятого. Месяцок выдался так себе. – Старший группы понижает голос. – Они нас прилично потрепали. Захватили наш штаб в Яме, да еще парней из синдиката на нас натравили. Основной корпус Сынов помогает алым повстанцам на станции, а наши оперативники пока что и бровью не повели. Не хотели рисковать, понимаешь? Арес сказал, у тебя очень важное дело?

– Арес мудр, – презрительно отвечает Севро.

– А еще любит ломать комедию, – добавляет Виктра.

Рагнар останавливается в дверях трамвая и разглядывает антитеррористический плакат, приклеенный к бетонной колонне в зоне ожидания пассажиров. Надпись на плакате гласит: «Увидишь – не молчи!» На нем изображен бледный алый со злобными темно-красными глазами, в типичной поношенной шахтерской форме, который сидит на корточках около двери с табличкой «Вход воспрещен». Остальную часть плаката не вижу: она закрыта граффити повстанцев. И тут я понимаю, что Рагнар смотрит не на постер, а на человека, съежившегося на земле у колонны. Капюшон откинут, левая нога – допотопный механический протез. Жесткая коричневая повязка закрывает половину лица. Раздается шипение, словно выходит сжатый воздух. Мужчина запрокидывает голову, прислоняясь к бетону, и обнажает в улыбке абсолютно черные зубы. На пол со стуком падает пластиковый картридж с местным опиумом – нюхательной смолой.

– Почему вы не помогаете этим людям? – спрашивает Рагнар.

– А как им помочь? – отвечает вопросом на вопрос Ролло, но потом видит искреннее сочувствие на лице Рагнара и немного теряется. – Брат, мы сами-то едва концы с концами сводим, зачем нам делиться с этими… отбросами.

– Но он – алый… Они – ваша семья, – не унимается Рагнар, и Ролло хмурится, так как черный говорит правду.

– Не стоит его жалеть, Рагнар, – холодно произносит Виктра. – Он нюхает дрянь, которую толкает на улицах синдикат. Такие, как он, перережут тебе горло средь бела дня – и глазом не моргнут. От них осталась только пустая оболочка.

– Что?! – резко восклицаю я, поворачиваясь к ней.

Виктра не ожидала от меня такой реакции, но сдаваться не намерена и с вызовом повторяет:

– Пустая оболочка, дорогой! Человек должен иметь достоинство, а такие, как он, давно его утратили! Вытравили из себя, причем добровольно, а не потому, что им велели золотые. Хотя, конечно, гораздо проще обвинять нас во всех смертных грехах. С какой радости я должна жалеть подобных ему?

– С такой! Не всем повезло родиться в хорошей семье! – резко отвечаю я, и Виктра умолкает.

– Дама права насчет «перерезать горло». Большинство из них – гастарбайтеры вроде меня. Если не считать жены, у меня в Новых Фивах еще три женщины, которым я посылаю деньги, вернуться домой я не могу, пока не отработаю по контракту, мне четыре года осталось, а эти бедняги уже потеряли всякую надежду на возвращение.

– Четыре года? – с сомнением в голосе спрашивает Виктра. – Ты же здесь уже целых восемь лет!

– А за транзит кто будет расплачиваться? – качает головой он, и Виктра озадаченно смотрит на него. – Компания не оплачивает переезд. Надо было внимательнее читать то, что написано под звездочкой мелким шрифтом. Конечно, я сам решил приехать сюда, и они, – продолжает Ролло, показывая на бродяг, – тоже сделали свой выбор. Только разве это выбор? Либо продолжать работать, либо умереть с голоду, тут и так все ясно, – пожимает плечами он. – Этим бедолагам просто не повезло на работе. Кто-то лишился ноги, кто-то руки. Компания не оплачивает протезы, по крайней мере такие, которыми можно пользоваться…

– А ваятели? – говорю я.

– Ваятели? – фыркает он. – Охренеть! Ты много знаешь людей, которые могут позволить себе такую операцию?

Ловлю себя на том, что я и не думал о стоимости подобных услуг. Понимаю, насколько я далек от тех людей, за чью свободу якобы сражаюсь. Вот передо мной алый, один из моих сородичей, а я даже не в курсе, что они обычно едят.

– Как называется компания, на которую ты работаешь? – спрашивает Виктра.

– В смысле? Корпорация Юлиев, конечно!

* * *

Трамвай отъезжает от станции. За окном из грязного дюростекла мелькают дебри металлических джунглей. Рядом со мной сидит Виктра, она явно чувствует себя неловко, я же погрузился в воспоминания. Память уносит меня далеко от моих друзей. Раньше я уже бывал в Улье вместе с лорд-губернатором Августусом и Виргинией. Августус привез своих копейщиков на встречу с министрами экономики Сообщества, чтобы обсудить вопросы модернизации инфраструктуры этого спутника. После совещания мы с Виргинией сбежали в знаменитый аквариум Фобоса, который я снял целиком по баснословной цене. Ужин и вино нам подавали прямо перед бассейном с касатками. Мустанг всегда больше любила настоящих животных, а не фантасмагорические творения ваятелей.

Я променял вина пятидесятилетней выдержки и розовых служанок на страшный мир ржавчины, костей и жестоких повстанцев. Променял сон, в котором живут золотые, на реальность! Сегодня я всем нутром ощущаю безмолвный крик цивилизации, о которую вытирают ноги уже сотни лет.

Наш путь лежит через окраины Ямы, через центр этой луны, через трущобы, где в условиях отсутствия гравитации металлические клетки заменяют собой квартиры. Пойти туда означает оказаться в гуще уличной войны, которую синдикат ведет с Сынами Ареса. Если же мы поднимемся на уровень выше, где живут средние цвета, то рискуем столкнуться с морпехами Сообщества, к тому же там хорошо развита система безопасности, и нас обязательно засекут камеры наблюдения или голографические сканеры.

Вот почему мы продираемся к цели трудным путем, через захолустные уровни технического обслуживания, между Ямой и Иглами, где работают алые и оранжевые, обеспечивающие функционирование всего спутника. Наш трамвай, которым управляет сочувствующий Сынам алый, несется мимо остановок, и лица ожидающих рабочих сливаются в мутный туман. Глаза у них разных оттенков, а вот лица сплошь и рядом серые. Не цвета стали, а скорее цвета пепла в давно догоревшем костре. Пепельные лица. Пепельная одежда. Пепельная жизнь.

Наша вагонетка въезжает в очередной тоннель. Вокруг – буйство красок. С потрескавшихся, полуразрушенных серых стен кровавыми потоками изливается ярость, накопившаяся за много лет. Граффити, ругательства на пятнадцати диалектах, изображения расчлененных всевозможными изощренными способами золотых. Справа от грубого наброска, на котором Жнец обезглавливает Октавию Луну своим серпом, я вижу цифровую фигуру огненногривой Эо в петле. Поперек виселицы написано: «Разбейте цепи!» Лицо Эо – единственный сияющий луч надежды среди всей этой ненависти. В горле встает ком.