кулаком-богатеем, у которого было шесть пар быков да четыре пары лошадей, конная молотилка да еще обширны виноградники, в начале тридцатых годов сослали в северные, лесные края.

Это были годы коллективизации, с такой могучей силой изображенные Михаилом Шолоховым в романе «Поднятая целина», годы огромных общественных преобразований в деревне, годы ликвидации кулачества как класса, с оружием в руках сопротивлявшегося Советской власти.

Кулацкая семья прибыла на поселение в тайгу. Кулак с его психологией собственника и в тайге оставался хоть и раскулаченным, но кулаком, тем хитрым, расчетливым мужиком, который считает, что обведет вокруг пальца каждого, потому что он умнее, толковее всех на свете. Сам Андриан Табунщиков, поскольку за это хорошо платили, с кулацкой остервенелой жадностью с утра до ночи работал на порубке леса. Это давало деньги в кубышку. А Варвара вела дело своими средствами. Она, еще молодая, красивая казачка, жила с «гепеушником». «Мучица и сахар у них в доме не переводились». «Андриан помалкивал, зная, что все это идет не чьим-нибудь, а его же детям».

Жадного до заработков Андриана однажды задавило деревом в тайге. «Гепеушник с тремя шпалами» поспособствовал тому, что Варвару вскоре отпустили домой, на Дон. Возвратясь в родной хутор, она на деньги, оставленные ей мужем, выкупила у сельсовета свой дом, в колхоз не пошла, вовсю развернула собственное хозяйство, рассуждая так, что не станут же ее раскулачивать за одно и то же вторично.

И верно, острота классовой борьбы прошла. Варвара считалась вроде бы свое отбывшей; вдова к тому же, трое ребят – два сына и дочка; а народ русский отходчив, не только зла не помнили – напротив, помогали, кто чем мог. И пошло дело. Огромные урожаи давал отлично ухоженный виноградник, ряды дубовых бочек, полных вина, выстраивались каждую осень в подвале под Варвариным домом.

Скрипела калитка, во двор к Варваре круглый год шли и шли любители выпить. К бочкам был приставлен старший сын, Павел, статью и повадками весь в отца, любимый первенец. Он научился подливать в вино воды, а чтобы повысить его крепость, подсыпал махорки, отчего человек совсем дуреет.

Богатели Табунщиковы. Окруженные колхозниками, видя всюду коллективный, общественный труд, они оставались по-прежнему кулачьем, потому что и сыновей, не отпуская их от себя, каждому находя дело в доме, Варвара воспитывала в своем, в кулацком духе.

Вино лилось рекой. С помощью вина приручались всяческие местные финагенты, директора, председатели, инспектора. Знакомые у Варвары появились по всему району. Как вдове, матери трех детей, да еще и хлебосольной хозяйке, ей сочувствовали. «Углем на складе в райпотребсоюзе она запасалась раньше всех, муку со станичной мельницы ей привозили на машине в чувалах прямо домой, огород над Доном отводили, чуть только схлынет полая вода. И не там, где другие топором вырубали бурьян, а на илах, где картошка урождалась с кулак. Старый дом Варвара ошалевала новыми досками, а двор и сад обнесла железной сеткой, сквозь которую видно, как сквозь стекло, но взять ничего нельзя».

Что такое кулак, Анатолий Калинин показал великолепно на примере кулачки Варвары Табунщиковой. Кулак хитер, изворотлив, предприимчив, любую оплошность общества, закона, каждого человека, с кем имеет дело, он немедленно использует на благо себе. Кулак, как никто, будет заигрывать с начальством, расстилаться под ним подстилкой, презирая и осмеивая его в душе, лишь бы начальство ему потрафляло, не мешало в его кулацких делах. Он даже и песенки ему будет петь, если доход почует, и в пляс перед ним пойдет. Но зато кулак, заручись он поддержкой начальства, войдя в силу, согнет в бараний рог того, кто попал к нему в зависимость, уж он поиздевается над таким, поизмывается.

А придет час, кулак, пригревшийся под боком у своих покровителей, у тех, кто поверил ему, не разгадал его, продаст и предаст их всех, вместе взятых.

Именно так вдруг в тяжелую годину для нашей Родины лязгнули волчьими челюстями и Табунщиковы.

Вместе с другими отправила Варвара своих сыновей Павла и Жорку на фронт. Эшелон с мобилизованными донскими ребятами в дороге попал под бомбежку. Некоторые из хуторских пропали после этого без вести – то ли погибли тогда же от бомб «в кучах горелого железа и черной золы», то ли сгинули позже на длинных дорогах войны. Не было вестей и от сыновей Варвары.

«И Варвара стала ждать. Женщины удивлялись, как она умеет нести свой крест. Уж лучше бы сразу получить с фронта этот черный конверт, удариться замертво об землю, изойти в плаче, чем неизвестность. Ни разу никто не увидел на лице у нее ни слезинки, как будто каменная была». «Все больше среди солдатских писем-треугольников оказывалось в ней (в сумке почтальона. – В. К.) жестких конвертов с сургучными печатями, и все чаще столбом взметывался над хутором леденящий сердце крик, сопровождаемый сиротским хором».

А Варвара все ждет. Все страшнее вокруг нее неизвестность. «Тем острее жалели Варвару женщины, потому все-таки самое страшное – неизвестность».

Вот так поступает истинный кулачина. Варвара давным-давно знает, что сыновья ее уцелели при бомбежке, что сбежали ее Павел и Жорка в дезертиры, что скрываются они у ее двоюродной сестры в станице Нижне-Кундрюченской. Варвара уже не раз там побывала, не один мешок продуктов отвезла. А делает вид великомученицы, скорбит каменной, впечатляющей скорбью, даже из скорби извлекая пользу для себя, для своей семьи.

И что же? А то же, что, когда в хутор вступили немцы, с ними прибыли и два жизнерадостных полицая – Павел и Жорка Табунщиковы.

Я не буду пересказывать всю повесть – читатель ее сам или уже прочел, или еще прочтет. Но вот что произошло дальше. Немцы в хуторе не стояли, «новый порядок» там осуществлялся верными псами – сыновьями русской кулачки Варвары Табунщиковой, полицаями Павлом и Жоркой. Однажды была Варвара дома, жарила блины, рядом вертелся сын Павла, ее внук Шурка, в горнице храпел на постели пьяный Жорка. Вот мысли Варвары о Жоркиной нынешней жизни: «Налакался шнапсу и спит. Теперь ему хватит до утра. На это, да еще на баб он не ленив. Правда, никому от этого убытка нет, теперь весь хутор из одних солдаток и вдов… Не насильничает, а совсем наоборот, дает освобождение от тяжелой работы тем, кто понимает этот подход. По взаимности. А нет – никто тебя не приневоливает, хочешь – иди на каменный карьер, хочешь – поезжай в Германию».

Варвара вся на стороне сыновей и немцев, которым они служат. О немецкой власти она рассуждает: «Вполне можно жить и при этой. Всякая власть от бога, за исключением, понятно, советской…»

Кулак не прощает Советской власти того, что ему, богатому мужику, она не только помешала богатеть дальше, но отняла у