болью. Он повторил голосом, вдруг ставшим слабым и каким-то хриплым, непослушным:

– Что произошло в этом доме?

– Пожар, лейтенант, не видишь? – Капитан поднялся с подножки и стал сворачивать листок и засовывать его в планшет. – Хорошо соседи вовремя сообщили. Мог бы и весь дом выгореть, а так успели пролить. Одной квартирой и обошлось.

Во двор въехал фургон. Двое мужчин вытащили носилки и подошли к стене дома. И только теперь Филонов заметил, что там лежало обгоревшее тело. Он бросился было к машине, но капитан поймал его за локоть и дернул назад.

– Не на что там смотреть, лейтенант, поверь мне, не на что. Сильно обгорела она…

– Как же это… – Павел не удержался и опустился на колени.

Ноги его не держали. Филонов закрыл лицо руками и стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, как сомнамбула. Капитан взял его за плечо, сжал сильными пальцами.

– Держись, парень, в жизни бывает горе. Мужчина не должен ломаться, мужчина должен жить. Жить, любить и помнить тех, кого любил. Война, сынок, война у нас, и мы себе не принадлежим. Так что держись, лейтенант.

«Война, – вспыхнуло в голове Павла, – война». Бежать туда, сражаться и умереть, только не мучиться, только не думать. Он вскочил, поискал глазами свою шапку, стиснул ее в руках, глядя, как закрывают задние двери катафалка, как отъезжает машина, выпустив клуб черного дыма из выхлопной трубы. Все. Ее больше нет.

Павел влетел в здание Управления НКВД, показал дежурному удостоверение, и его пропустили. Дежурный, старший лейтенант, который хорошо знал Павла, только крикнул ему вслед: «Ты чего такой растрепанный, Филонов?» Взбежав на второй этаж, молодой человек едва не сбил с ног Шелестова, тот, мрачнее мрачного лицом, схватил его за руку и кивнул в сторону коридора.

– Пошли, у Карева для тебя известия есть. Поговорить надо!

Запыхавшийся Павел только кивнул. Они прошли до конца коридора, где располагался кабинет начальника управления, и вдруг из двери комнаты для допросов какой-то капитан вывел Никифорова. Инженер послушно держал руки за спиной, мрачно глядя себе под ноги. И когда он поднял глаза и посмотрел на приближавшихся к нему людей, то вытаращил глаза и отшатнулся к стене. Филонов со страшным, перекосившимся от гнева лицом схватил инженера за горло и зарычал:

– Кто? Кто это сделал, сука? Отвечай или я убью тебя!

Шелестов с капитаном еле отодрали Павла от задержанного и затолкали в пустой кабинет. Там Филонов упал на стул и уткнулся лицом в свои руки. Максим думал, что сейчас молодого лейтенанта разобьют рыдания, но тот просто сжался весь, как камень, и замер. Говорить, успокаивать, тем более задавать вопросы Павлу в таком состоянии не стоило. Пусть немного отойдет от гнева, потом с ним можно говорить.

Быстрым шагом вошел Карев, вопросительно посмотрел на Шелестова, потом перевел взгляд на лейтенанта, сидевшего за столом. Майор засунул руки в карманы брюк и громко вздохнул.

– Что, уже знает? – спросил он, кивнув на Филонова.

Шелестов пожал плечами, не понимая, о чем идет речь. Значит, еще что-то случилось, и, видимо, уж очень неприятное, если Павел так убивается. Карев подошел к столу, потрепал Павла по спине и уселся рядом на край стола, крутя в пальцах коробок спичек. Он помолчал, потом заговорил, глядя на Шелестова, но обращаясь к молодому лейтенанту.

– Значит, и ты узнал. Я думал, что сам тебе первым сообщу. Работа наша такая. Даже не работа сотрудников НКВД, а мужская работа. Терять, мужественно переносить тяготы и невзгоды. Я сам только полчаса назад узнал о пожаре в квартире Алины Викуловой. И что пожарные после того, как потушили огонь, нашли ее останки. О причинах пожара пока говорить рано, но эксперты пожарной службы разберутся. Там взяли образцы, будет проводиться экспертиза. А еще у них есть свои методики. Они могут определить место возгорания, откуда распространялся огонь. Короче, выводы пока делать рано. Надо ждать. Оперативники уголовного розыска делают поквартирный обход в доме, где жили Викуловы, и в соседних домах.

– Да, рано, – тихо ответил Филонов и поднял свое мрачное лицо. – Но хочется понять, если это убийство, то кому и как она могла помешать? За что могли убить Алину, Олег Иванович? Да еще так жестоко.

– Тут, Паша, дело не в жестокости, – вместо Карева ответил Шелестов, понявший, о чем идет речь и что произошло. – Просто самый удобный и действенный способ убийства. Когда трудно, почти невозможно найти улики и все можно списать на несчастный случай. А вот на Никифорова ты кинулся зря. Он же теперь будет знать, будет готов отвечать на наши вопросы. У него теперь есть время все обдумать, если он причастен к шпионажу. Нам, кажется, повезло взять вражеского пособника, а ты его чуть не вспугнул. Арестованный – враг, это еще не обезоруженный враг, он еще опасен так же, как и на свободе. Побежденный враг – это враг, ответивший честно и откровенно на наши вопросы, признавший свое поражение, активно сотрудничающий со следствием. Вон когда наша победа празднуется. Да и то рановато даже в таком случае ее праздновать. Все праздники и торжества будут после войны.

– А после войны отменят шпионаж? – Филонов посмотрел в лицо Кареву уже почти спокойно. – Не станет врагов у нашей страны? Только друзья останутся?

– Увы, – вздохнул Карев, – враги у нас будут всегда. Всегда были, есть и будут. До полного братания со всеми народами еще очень далеко.

Поняв, что сейчас Филонов в таком состоянии, что рассчитывать на него пока не стоит, Карев отослал его на завод. В кабинете его уже ждал Буторин, и тогда они втроем уселись за стол с кружками горячего чая. За окном снова завывала вьюга, снег залепил стекло. В кабинете горела только настольная лампа на столе майора. Буторин, отогревая ладони о железные бока кружки, рассказывал:

– Петелька вокруг нас затягивается, это чувствуется. Никаких угроз не поступает, никто нас активно не разыскивает, но сведения добывают незаметно и аккуратно. Три блатхаты, которые мы организовали, куда ввели всякую шушеру карманную, щипачей, шулеров, пришлось оставить. Следы там наши есть, люди, которые нас там видели, найдутся. Но вот кто нас так осторожно, чтобы не вспугнуть, разыскивает, я сказать пока не могу. Два корешка из мелких передавали, что предъявить нам хотят за беспредел у сберкассы. Насчет той бойни в подворотне вроде особо не возмущаются, но переговорить хотят. Понятно, что нас вытягивают на свет, чтобы понять, кто мы, в глаза посмотреть, наколки наши изучить, узнать, под кем ходим или сами по