Маркус уже открыл рот, собираясь высказаться, но догадался прежде взглянуть на Лили в надежде на подсказку, и та незаметно покачала головой. Все правильно. В приличном обществе не принято говорить о политике, разве что…

– Я думаю, что заставлять детей работать в таких условиях – гадко и подло. И вообще, заставлять детей работать – омерзительно.

Маркус видел, что огорчил Лили, проигнорировав ее подсказку. Но если в приличном обществе нельзя высказывать свое мнение по таким действительно важным, острым и животрепещущим вопросам, то зачем оно ему, это приличное общество? К тому же разве не она – его гувернантка, – через раз называя его «вашей светлостью», настойчиво напоминает ему о том, что он – герцог, обладатель самого высокого дворянского титула после короля и королевы. А герцог, как известно, вправе безбоязненно высказывать свое мнение по любому вопросу, потому что его мнение – самое правильное уже в силу того, что он – герцог.

Рассуждения Маркуса содержали неустранимое внутреннее противоречие, и если бы у него была возможность, он бы непременно поделился с мисс Лили своими соображениями. Она бы оценила оксюморон и улыбнулась.

Но шутки в сторону: узаконенная эксплуатация детского труда аморальна, и он, Маркус, будучи герцогом, мог бы своим выступлением в палате лордов побудить прочих пэров королевства запретить подобную практику, приняв соответствующую поправку к Закону о труде. Все лучше, чем дремать во время заседаний, как это делал Маркус, когда изредка туда заглядывал.

Но ни оксюмороны, ни возмутительную практику привлечения к тяжелому труду детей он не мог обсудить с мисс Лили. По крайней мере, сейчас. И не потому, что тема не подходила для светской беседы, а потому, что мисс Лили и Смитфилд уже что-то увлеченно обсуждали. К тому же мистер Портер снова что-то говорил Маркусу, вынуждая герцога вежливо выслушивать мнение своего визави. И не прислушиваться к тому, о чем перешептывается Лили со Смитфилдом. И не наблюдать за тем, как вспыхивают и гаснут золотистые искорки в орехово-зеленых глазах Лили. И не любоваться тем, как ловко облегает ее ладную фигуру купленный им наряд. И не смотреть, как вздымается ее грудь, на которую, благодаря довольно глубокому декольте, Маркус может беспрепятственно заглядываться – и Смитфилд тоже, тем более что ввиду удачного расположения обзор у Смитфилда куда лучше, чем у него, Маркуса.

Проклятье! Кулаки вновь стали сжиматься сами собой. И на ум приходили всякие нехорошие бранные слова.

– Ваша светлость, – вовремя вмешалась миссис Хотон. Еще немного, и Маркус набросился бы на Смитфилда с кулаками. – Насколько я понимаю, у вас недавно появилась воспитанница. Это так?

Маркус кивнул.

– Да, все верно. Ее мать – моя двоюродная сестра – скончалась и оставила девочку на мое попечение.

Маркус краем глаза заметил, как удовлетворенно кивнула Лили.

– И вы уже успели нанять для нее гувернантку. Какая прелесть!

Да, она прелесть. Кто бы спорил?

– Именно так.

Считается ли такой ответ приличным? Надо будет спросить у Лили, когда они останутся наедине.

– Полагаю, вы собираетесь отправить ее в школу?

Девочек тоже принято отправлять в пансионы?

– Возможно.

Надо же, он уже перенял у мисс Блейк ее манеру вести беседу. Он быстро учится!

– И конечно же, гувернантка пригодится, когда у вас появятся свои дети.

Пригодится? Что она под этим подразумевает?

– Возможно, – снова сказал Маркус и попробовал луковый соус, который ему не понравился. Как и этот разговор. Но таких разговоров ему не избежать, если – нет, не если, а когда он вернется в лоно приличного общества. Вернется, чтобы подыскать себе там жену. Которой придется смириться с тем, что она будет делить дом и внимание мужа с его незаконнорожденной дочерью.

Именно так – смириться. Смириться и терпеть. Но Маркус не хотел, чтобы его дочь терпели. Он рассчитывал, что его жена будет если не любить его дочь, то относиться к ней с теплом и нежностью. Он по собственному опыту знал, что чувствует ребенок, чьи родители безразличны к нему, и он не хотел, чтобы его дочь приобрела подобный опыт. Она уже пережила смерть матери и предательство отца. Да, он виноват перед ней. Все эти годы он не принимал участия в ее жизни, но теперь все будет иначе.

– Позвольте, ваша светлость, выразить вам свое восхищение вашим великодушием, – продолжила ненавистную тему миссис Хотон, справившись с луковым соусом. – Великодушием и смелостью. Не каждый мужчина решиться взять на себя ответственность за ребенка… покойной кузины, – выдержав многозначительную паузу, добавила неугомонная женщина.

– Роуз, – сквозь зубы процедил Маркус. – У ребенка есть имя. Ее зовут Роуз.

Он следил за губами Лили и наблюдал рождение улыбки, которую она поспешила спрятать, пригубив вина.

– Ну конечно, Роуз. Какое прелестное имя! – с готовностью согласилась миссис Хотон. Лакей убрал луковый соус, но мерзкий привкус во рту никуда не делся. Не только от еды, но и от разговора.

Через несколько часов – а может, прошел всего час, показавшийся ему вечностью, – Маркус был сыт по горло едой, до которой почти не дотрагивался, и вином, которого выпил слишком много, и всеми этими людьми, которые надоели ему до оскомины. Впрочем, нет, не все ему надоели. Лили нисколько ему не надоела. С ней он готов был коротать всю ночь до утра.

За столом она на равных общалась только со Смитфилдом, что же касается прочих участников застолья, то она лишь отвечала на их вопросы, если они были адресованы конкретно ей, что случалось очень редко. В этом не было ничего странного – гувернантки обычно не сидят за одним столом с хозяевами и их гостями во время званых ужинов, а если уж так случилось, что ее пригласили за стол, она должна хранить молчание.

Пожалуй, когда он в следующий раз будет устраивать званый ужин, он припасет по кляпу для каждого из гостей. Он и сам будет молчать с ними за компанию. По крайней мере, не придется ни выслушивать, ни произносить никаких пошлостей. И все приличия будут соблюдены.

Насколько все было бы лучше и веселее, если бы за столом вместе с ним сидели только Роуз и Лили! И вкуснее тоже. По крайней мере, ему бы не пришлось давиться такими кушаньями, как миноги в горшочке или суфле из голубятины.

– Мисс Лили, вы не могли бы привести к нам мисс Роуз?

– Да, ваша светлость. – Лили встала из-за стола и быстро вышла из комнаты, и уже через несколько минут вернулась, ведя за руку Роуз. Щеки у девочки раскраснелись от возбуждения. Можно сказать, ее ждал первый выход в свет, и она, наверное, чувствовала, как многое зависит от этого выхода.

– Так вот она какая, ваша мисс Роуз, – сказала миссис Хотон и протянула руки навстречу девочке. Роуз неуверенно взглянула на Лили, та еле заметно кивнула, и девочка шагнула к миссис Хотон и взяла ее за руки.