– Садись, поговорим немного.

Я села напротив. Расмус вытащил из воздуха голубой цветок, точно такой же, как тот, который он подарил мне при первом знакомстве. Тогда я достала оттуда же прозрачную вазу с водой, поставила между нами, воткнула в нее цветок, который немедленно принялся источать острый запах, от которого когда-то давно навсегда закружилась моя голова.

О, замысловатая моя судьба, подарившая мне этот странный сон, я так благодарна тебе! Как разноцветные стекляшки калейдоскопа, которые, складываясь случайным образом, отражаясь в зеркалах, образуют в каждое мгновение незнакомые сияющие узоры, так и мой сон, сшитый из лоскутков воображаемой реальности, дарит мне ощущение чуда, ибо что есть чудо, как не встреча с абсолютной неизвестностью непривычного?

Расмус тронул меня за плечо.

– О чем ты задумалась, Холли? А?

– О чудесах…

– Как интересно, – голос его был не столько заинтересованным, сколько печальным. – И я хотел поговорить с тобой о том же.

– Что за чудеса повергли тебя в мировую скорбь? – невежливо спросила я.

– Повергли не чудеса, а ты, – с тяжелым вздохом пояснил он, продолжая, – хотя следует признать, что ты тоже чудо, только еще то…

– Все, я окончательно перестала тебя понимать, – я наклонилась к вазе и понюхала цветок, уткнувшись в него носом. – О чем ты собирался говорить?

– О ценности жизни, – он внимательно исследовал взглядом потолок, только после этого взглянув на меня.

– Ты собираешься говорить о ценности жизни со мной? – моему возмущению не было предела. – Со мной, с женщиной?

– Не ты ли, о, женщина, недавно превратила некое, не спорю, неприятное, но живое существо в фарш? – изумился Расмус.

– Почему ты упрекаешь меня в этом? Вроде ведь сам собирался воевать с этими чучелами? А шрам у тебя на спине? Ты его на увеселительной прогулке получил, на долгую память?

– Воин стремится к победе, – взгляд Расмуса стал укоризненным, – но победа не обязана автоматически становиться уничтожением. Несомненно, речь в любом случае идет о насилии, которое пагубно само по себе. Но гибель живого существа – самый крайний случай, только для безвыходных ситуаций, когда остальные способы не работают.

– Неужели ты считаешь, что с подобными существами, вроде этого клешневатого кошмара, можно договориться?

– Холли, договориться даже мы с тобой не в состоянии, – ехидно усмехнулся он. – Но разве ты не выкрутилась, оставив учебного монстра в конечном итоге живым?

– О последствиях такого способа сохранения жизни можно дискутировать, – рассудительно заметила я. – Что может случиться с целой армией младенцев? Кто им будет подтирать носы?

– Странно, что подобные следствия тебя волнуют намного больше, чем гибель, – Расмус всерьез удивился. – Или ты считаешь, что противник, превращенный в котлету, не оставляет проблем? Скажи мне, Холли, ты когда-нибудь думала о своем внутреннем мире?

– Ну, положим, он настолько велик и многогранен, что говорить о внутреннем мире, как целом, не имеет смысла. Что конкретно тебя интересует?

– Как ты думаешь, он имеет границы?

– Никогда не замечала. Думаю, он безграничен, как Вселенная.

– Мой тоже, – согласился он. – И знаешь что? Думаю, это относится ко всем живым существам. И под панцирем этого клешневатого, как ты изволила изящно выразиться, кошмара, существует такая же безграничная Вселенная внутреннего мира, наполненного чудесами, неизвестными нам. Соприкосновение с неизведанными внутренними мирами разных живых существ обогащает нашу жизнь неизмеримыми богатствами, еще более увеличивая глубину познания нас самих, нашего мира внутри нас.

– И что, в таком случае, мы с тобой должны делать? Ведь это же они напали первыми?

– Находить способы, позволяющие не только прекратить войну, но и оставить противника живым.

– Задачка не из легких…

– Кто сказал, что война легкое дело? – Расмус легко поднялся на ноги, протянул мне руку, усмехнулся: – Даже обычная жизнь иногда становится невыносимо трудной.

Мне стало смешно. Трудная жизнь во сне? Такого не бывает. Сон может быть легким и радужным, темным и непонятным, изредка он способен стать настолько страшным, что ты просыпаешься в холодном поту, не в силах закрыть глаза снова. Но трудными сны не бывают, слишком они коротки. Неожиданно поднявшийся ветер закружил меня, поднял в воздух, обдувая лицо прохладой…

* * *

Мне показалось, что я открыла глаза? Ничего не видно, кругом полная темнота. Я снова закрыла и снова открыла глаза, результат оказался тем же. Ощущение того, что кто-то рядом, еле слышное дыхание. Этот кто-то тихо дунул мне в лицо, я вспомнила прохладный ветер из своего сна… О чем там, во сне, я рассуждала? Что-то про внутренний мир? Круто, ничего себе, что за сны мне снятся такие… философские? Мировоззренческие кошмары? Что же там было? Я поняла, что впервые могу за что-то зацепиться. Внутренний мир…

– Оля, – в полной темноте тихо рассмеялся Роман. – Просыпаться будете?

Он щелкнул зажигалкой, осветив кусок пространства между нашими лицами.

– Что, уже стемнело?

– Еще не совсем, – улыбнулся он. – Иллюминаторы задраены, а свет я погасил, чтобы вы могли спокойно отдохнуть. Но сам же и не выдержал, соскучился по вашему обществу. Не сердитесь, что разбудил вас? Там мужики собираются устроить праздник ближе к ночи, отметить поразившее всех мое чудесное выздоровление.

– С удовольствием присоединюсь, – без всякого удовольствия заметила я, мне и тут было хорошо.

– Вы опять не помните, что вам снилось?

– Как ни странно, что-то помню, но очень смутно. Какой-то разговор про внутренний мир человека…

– Ну и сны вам снятся, – захохотал Роман, погасив огонь, – теперь я не удивляюсь, что вы не можете проснуться.

В полной темноте он без последствий для себя добрался до дверей. В щель приоткрывшейся двери ворвался слабеющий вечерний свет. Он помог мне без затруднений, не споткнувшись, не зацепившись ни за что, выбраться наружу.

Высокий песчаный берег, около которого стояло судно, был увенчан роскошным сосновым бором из кряжистых, корявых деревьев. Солнце еще не село, но болталось в небе довольно низко, излучая желто-розовый мягкий свет. Ветер стих, в спокойной воде, как в зеркале, отражались вечерние фиолетовые облака с золотистыми прожилками.

В кают-компании мужики со вкусом обсасывали детали предстоящего празднества, соображая, чем они будут закусывать. Видимо, с тем, что они будут закусывать, проблем не предвиделось. Почти не прислушиваясь, я налила себе чаю, заваренного непосредственно в чайнике. Чай даже в эмалированной кружке оказался потрясающе вкусным. На мой восхищенный возглас мне в три горла объяснили, что вода в озере просто идеально подходит для заварки чая, и по этому поводу они, хозяйственные мужики, сделали большой запас воды, и чай теперь долго будет вкусным.