уточнил я. Он согласно кивнул головой, – Смотри, хозяин, барин, – приподнялся я.

У Ивана Стременного, не нашлось ни пол-литровой, ни литровой бутылки, Как клиент, дающий стабильный сбыт производителю, я получил скидку, в виде полутора литровой бутылки из– под «Пепси».

У соседа под яблоней, с тонким знанием дела, лежали на газетке, уже порезанные огурчики с помидорчиками. Блестели, натертые до хрустального блеска граненые стаканы….

Во – всю хлещет дождь. Пытаясь укрыться, тяну на себя половик. Струи воды, сбивают его в сторону, и снова стучат по мне беспрепятственно. Машу руками, в последней надежде отсечь, бьющие по мне водяные очереди. Бесполезно. В попытке оценить обстановку, приоткрываю глаза. Надо мной с лейкой в руках, стоит жена. Моя голова лежит на второй ступеньке крыльца.

– Не преодолел, – мысленно, констатирую факт, – одной ступеньки не хватило.

–Это мне не хватило сил, на веранду тебя забросить, – читает мои мысли жена, -надо было, как Зинка, своего ненаглядного, пихнуть в яму. Тот белугой всю ночь ревел, пытался выбраться. Она еще и закопать хотела, еле лопату вырвали, да спрятали от греха подальше.

– Испытывали мы, – еле пролепетал я, – бессмертие испытывали.

– Пронесет или нет, с жареных огурцов? – засмеялась жена, – со всем с рельс сошли что ли, из огурцов шашлыки делать?

– О чем ты говоришь? Надеешься, что я не помню ничего?

– Мы, то все думали. Какой хороший сосед у нас появился. Не пьющий, не курящий, а работящий какой? На загляденье. А он из ямы, такие нам матерные частушки пел, уши от стыда в трубочки сворачивались. Хорошо Зинаида, воду туда пустила, только тогда и замолчал.

– Вам в гестапо с Зинкой служить надо. А вдруг он плавать не умеет?

–Ах, в гестапо? Очухался, – возмутилась жена, нанося мне первый удар, боком лейки, – а с вами иначе нельзя, всю жизнь надзирателями за вами работаем. Вчера бы не угомонили, или от жареных огурцов на дерьмо изошли, или бы от самолетиков, вместе с дачей сгорели. Заползай, алкоголик, на веранду, людей стыдно, развалился на пороге, – приказала жена, с намеком покачивая, помятым боком лейки.

Я добрался до дивана на веранде. Растянулся на нем, ощущая спиной, все три ступеньки крыльца и повреждения садового инвентаря.

– Это как глаза залить надо, чтоб додуматься, самолетики поджигать и пускать, – не унималась моя ненаглядная, – Все дачи, что ли спалить хотели? Бумаги запасли. Готовились, значит?

– С мечтой прощались, – осторожно сказал я, – да разве вам понять.

– Где уж нам. До пенсии дожила, а жарить огурцы еще не додумалась.

– Романтики нет, выдумки. Погрязла по уши в сельском хозяйстве, – ответил я, намекая на дачу.

–Я смотрю, в тебе больно много ее образовалось, пора выбивать начинать, – с угрозой выдохнула жена, взметнув надо мной лейку.

Стук в дверь веранды, не дал ей завершить задуманное, а меня спас от синяков. Поставив лейку, жена присела рядом на диван, и вежливо пригласила, – Войдите.

На пороге выросла Зинаида, с расхристанной с утра «гривой», держа в руках бумажный сверток.

Молча села на стул, и только потом, кивнув на меня, спросила у жены, – Рапорт о вчерашнем, уже написал?

–Не успел еще, – четко доложила жена, – только, только, в себя приходить начал.

–По горячему надо, пока остыть не успели, – поделилась Зинаида, – я своего уже опросила. Сначала на камеру, потом на диктофон. Сейчас заставила собственноручно в письменном виде закрепить. Папе позвонила, обещал детектор лжи привести, он у меня сейчас в приставах служит. Так, что и твоего проверим. А ты знаешь, что они задумали?

– Неужели спалить всех? – ахнула жена.

–Хуже, – мотнула «гривой» Зинаида, – донесение потомках написали.

– И что донесли?

– Вот этого не знаю. Они же бумаги в самолетиках спалили. Но ничего, признаются, – уверенно посмотрела на меня Зинаида.

10

– Мы не вам, мы потомкам, сами все расскажем, – гордо заявил я.

– Допился, бред начинается, – легонько стукнула меня по лбу жена.

– Да не бредит он. Вот посмотри, – Зинаида развернула, принесенный сверток, и поставила, знакомую бутылку «Пепси» на стол. На дне бутылке, колыхнулось на два пальца мутной жидкости. К горлышку был скотчем примотан обгоревший по краям, листок бумаги. С дивана мне было не прочитать, что было на нем написано, но зато я вдруг четко, вспомнил все…

–Верить начинаю, – сказал сосед, когда бутылка обмелела на треть, если пить как лекарство. Вот, как сейчас, по полстакана, не злоупотребляя, запросто до потомков дожить можно, а то и пережить. А если это достижимо, то зачем писать? Мы им сами все расскажем, да еще и в подробностях. Давай из листков, самолетиков наделаем? – предложил он, двигая к себе ящик, – запустим в небо мечту.

– Готовь эскадрилью, а я пока огурцы поджарю, – согласился я с ним, насаживая на шампур огурцы.

Минут через десять, сосед, высыпав к мангалу охапку бумажных самолетиков, стал по одному тыкать их в угли. Вспыхнувший огнем самолетик, подбрасывал в воздух, наблюдая за его полетом.

–Истребители, – стал и я, провожать их взглядом.

– Сверхзвуковые. Видишь, пламя из сопла, – подтвердил «руководитель полетов».

Огурцы, оставленные на мангале без внимания, скукожились и начали издавать стреляющие звуки.

Сосед с вопросом посмотрел на меня.

– ПВО заработало, по истребителям лупит, – пояснил я ему.

– Надо группировку увеличивать, – ответил он, и стал поджигать сразу по три самолетика.

Когда вся наша «авиация» стала представлять, валяющиеся по всему участку обожженные клочки бумаги, а уровень жидкости в бутылке «Пепси» упал на критические две трети, мы разговорились о будущем.

– Если не обманывают, и действительно из дуба, – посмотрел сосед, на свои полстакана, – то еще с век, поживу. А Зинаида, как же? Она же не доживет.

– Нашел о чем горевать? И сейчас уже, через раз «осечки», а там через сто лет, кто знает, чего будет.

– Ты же проверял? – спросил он, – как лекарство вообще на это дело?

– Положительно, – ответил я, – никаких расстройств. Спишь, как мамонт, застигнутый обледенением, без поползновений и видений.

– Это хорошо, – успокоился сосед, – но я думаю, немножко надо и потомкам оставить, – покачал он бутылку.

– Это да, – поддержал я его, – и написать, что лекарство это. А то ведь забудем, через двести-то лет,

– согласился я, подобрав не до конца сгоревший «самолетик», стал расправлять его у соседа на колене.

– Кто напишет? – спросил он.

–С твоим-то талантом, и такие вопросы, – покачал я головой, всовывая ему в руку, высочившийся из мангала, уже остывший уголек…

-Я бутылку эту, под своим нашла, на дне ямы, прикопанную, – рассказывала моей жене Зинаида,

–Ты только почитай, чего они там понаписали.

– Нектар «Вечно живой», по складам разобрала, неустойчивый почерк соседа