Карл злился, что его коллеги на многое закрывали глаза, чтобы не усложнять себе жизнь, но в одиночку он ничего не мог изменить. Зачастую чтобы продвинуться в расследовании, приходится прибегнуть к помощи главарей преступного мира.

Карл провел рукой по волосам и с досадой подумал, что конкретно в этом расследование он продвинуться не хочет. Было бы куда проще, если бы материалы дела затонули в глубинах архива, совсем как Рита Шеннбрун. Это с одной стороны. С другой – Карлу хотелось узнать, что с ней случилось. Он и сам себя не понимал. В конце концов, он ничего не должен этой незнакомой женщине. Его помощник Пауль Фабрициус кипел жаждой деятельности. Он настаивал на том, чтобы тщательно допросить окружение Риты и не менее тщательно изучить все улики, какими бы незначительными они ни казались. Карл прекрасно его понимал. Захватывающее дело об убийстве поможет продвижению по службе. Жалкое самоубийство, в свою очередь, означает трату времени, сил и бумаги. Фабрициус, который, видимо, мечтал продвинуться по карьерной лестнице, рыл носом землю, поэтому Карл был вынужден продолжать расследование.

Подумать только, Карла строил его же собственный помощник! Разве не должно быть наоборот? Разве это не он должен отдавать Фабрициусу приказы? Но тот был похож на угря: мог пробраться куда угодно и с поразительной ловкостью выудить даже малейшие крупицы информации. Забавно! Несмотря на высокую должность, Карл всегда чувствовал себя маленьким мальчиком-сиротой. Его помощник, в свою очередь, вел себя так, словно владел всем миром.

«До чего здорово обладать такой самоуверенностью!» – подумал Карл.

После беседы с соседкой жертвы он коротко переговорил с кастеляншей Козловски, но сразу понял, что показания этой пьянчужки не стоят и пфеннига. Плаксивая госпожа Шмидт, грудь которой так и выпирала из-под блузки, тоже не сказала ничего существенного. К сожалению, она по-прежнему настаивала на том, что Рита Шенбрунн не могла покончить с собой. Она повторила свои слова этим утром – Фабрициус вызвал ее в управление, даже не посмотрев, что сегодня Духов день. Вместе они снова допросили молодую мать, но Карл не раз ловил себя на мысли, что думает не о Лизелотте Шмидт, а об ее акушерке, которая три дня назад с поразительной дерзостью учила его жизни. Эта девушка была остра на язык, а ее пронзительный взгляд бездонных глаз Карл не мог забыть. А ведь он даже не знал ее имени!

Карл вздохнул. Он бы предпочел, чтобы тело Риты Шенбрунн никогда не всплывало на поверхность. Почему мутные воды канала не могли унести его течением за город? Почему оно не могло застрять в трясине, где бы и сгнило, окутанное илом и водорослями? Вместо этого Рита не дает Карлу покоя.

Вчера он взял злополучный дневник и сунул в карман, пообещав, что прочитает его – только сначала выпьет для храбрости. На своем обычном месте в тусклом трактире на Прагерплац Карл положил дневник на стол. Обложка была потертой, словно владелица никогда с ним не расставалась.

Подошел трактирщик и, увидев дневник, спросил:

– Да ты, комиссар, никак в писаки заделался?

– Ничего подобного, Эгон. – Карл отодвинул дневник на край стола, где растекалась лужица джина. – Я ищу доказательства.

Эгон провел короткими пальцами по своим редким волосам, которыми он старательно зачесывал лысину. Его черные глаза-бусинки заблестели от любопытства.

– Доказательства? В этой тетрадке?

– Ты же знаешь, что мне положено молчать. – Карл с сожалением махнул рукой. – Идет расследование.

Эгон понимающе закивал, но у него на лице читалось разочарование.

– Да-да, конечно. Давай ищи свои улики. Это так называется?

– Именно! – Карл дружелюбно улыбнулся. – А ты, я смотрю, хорошо подкован!

Эгон покраснел от удовольствия, потом указал большим пальцем на стойку, на которой спал один из посетителей:

– Дай знать, если тебе что-нибудь понадобится.

– Знаешь, я бы не отказался от сигарет.

– Сейчас все будет.

Эгон оттянул подтяжки, звонко шлепнул ими по животу и отправился к стойке, чтобы принести Карлу пачку его любимых «Юно». Карл тем временем осторожно раскрыл дневник. Прочитав первую запись, он был растерян и сбит с толку. Рита работала в лечебнице для душевнобольных? Это не соответствовало образу опустившейся женщины. Карл попытался представить Риту у постели больного, одетую в форму медсестры, и чем четче он себе это представлял, тем неуютнее ему становилось. С тех пор как Карл увидел дату на выпавшем из дневника письме, он нарисовал у себя в голове образ, который было легко ненавидеть. Но грамотные, правильно построенные предложения Риты разрушили этот образ. Короткие, немногословные записи были пропитаны гордостью, упорством, несгибаемой волей и чувством долга.

Как это сочетается с тем, что Карлу известно?

– Держи.

Карл подпрыгнул, когда Эгон протянул ему пачку «Юно». Он даже не слышал, как трактирщик вернулся.

– Спасибо, – сказал он. Достал сигарету и попытался прикурить, но его руки дрожали, поэтому из зажигалки выскакивали только жалкие искры.

– Давай помогу.

Эгон чиркнул спичкой, и Карл, затянувшись, благодарно кивнул. Он заметил, что маленькие глазки трактирщика смотрят на него с любопытством, как будто удивляясь поведению своего постоянного посетителя. Карл непринужденно положил руку на страницу дневника, чтобы Эгон случайно не прочел написанное.

Прочистив горло, Эгон вернулся к прилавку, где, кряхтя, просыпался припозднившийся гость.

Карл курил, задумчиво глядя, как сизый дым поднимается к закопченному деревянному потолку таверны. Он решил разузнать побольше об этом Далльдорфе, где Рита Шенбрунн когда-то была так счастлива. При мысли о том, чтобы заняться поисками самостоятельно, у него по спине пробежал холодок, но потом он презрительно спросил себя: что ты боишься? Мертвой медсестры?

Тяжко вздохнув, Карл оглядел вечернюю улицу. Он слишком долго предавался раздумьям, пора и делом заняться – поискать свидетелей. Несмотря на то, что больше всего на свете ему хотелось вернуться домой, лечь в кровать и, спрятавшись под одеялом, ждать, пока это проклятое дело не растворится в воздухе. Карл почувствовал, как его снова захлестнул гнев, да такой обжигающий и ослепительный, что пришлось зажмуриться. Захотелось кого-нибудь ударить. Как нарочно в следующую секунду к Карлу с недобрым рычанием подбежала уличная псина, которая, похоже, преследовала его с выхода из трактира. Замахнувшись ногой, Карл пнул тощую тварь, но потом потерял равновесие и свалился прямо посреди улицы.

– Поделом! – завопила продажная девица с другой стороны улицы. – Бедное животное ничего тебе не сделало!

Ее подруга пронзительно рассмеялась:

– А шлепнулся-то как!

Карл выругался и потер копчик. Было чертовски больно. Он со стоном перевернулся на четвереньки, встал и отряхнул штаны. Что сегодня за день такой?

Девицы подошли и встали по обе стороны от Карла. Та, что постарше, сочувственно