– Омоновцы. – Филиппов продрался сквозь густые заросли, повесив винтовку на шею, отряхнулся. – Двадцать человек.

– Вас заметили?

– Не-ет, откуда? – Даже автоматчики головами утвердительно закивали – они-то уж точно никого и ничего не видели, подлецы! Для убедительности Филиппов даже добавил: – Вброд переправляются тута.

– «Тута»? Повязки красные?

– Ага, красные! – По опыту зная, что отвечать на вопросы следует лаконично, коротко ответил парень, чтобы у командира не возникало лишних вопросов.

– А что ж их не видно? – недоверчиво прищурился ротный.

– Да они, видать, скрутились жгутиками. – На всякий случай оглядевшись по сторонам, сержант изобразил кулаками, как они скрутились. – Как веревочки узенькие стали.

– А ОМОН чей, откуда?

– Ну, товарищ капитан, – улыбнулся сержант, – я же с ними не разговаривал!

– Понятно. – Ответ вроде веский. – Все, выдвигаемся!

В роще, параллельно прибрежной полосе, тянется тропинка – по ней разведчики и пошли. Местами тропу пересекает тихий, чистый и ленивый ручеек; вероятно, чуть повыше бьет из‑под земли родник. Бойцы по пути выливают из фляжек противную теплую жидкость; закинув внутрь обеззараживающие таблетки, наполняют их вкусной свежей и холодной водой. Некоторые пьют и мимоходом черпают прямо ладонями. Воздух влажный, духота – неимоверная.

– Слышь, Филиппов, – на ходу пристегивая фляжку к нижней лямке разгрузки, проговорил капитан, – здесь же на прошлой неделе ручья не было?

– Ага, не было! – согласился сержант. – Наверное, вода где‑то пробилась, бывает.

– Пробилась… – Ротный заметил что‑то неправильное, а оттого настораживающее в поведении впереди идущих. – Что это с ними, окончательно от жары опупели?! – Головная группа повела себя странно: солдаты бестолково, совершенно не по правилам сбились на тропе в кучу, и старший машет обеими руками, зовет к себе не то командира, не то всех остальных. – Всем прикрывать, Филиппов – со мной!

Филиппову в третий раз за прошедшие сутки стало плохо: его вырвало прямо в ручей – на тропе лежал труп!

Дурно не только ему одному: у всех солдат были бледные лица, двое уже вытирали перчатками свои мокрые рты. Протекающий лесной ручей упирался в тело и, огибая его, равнодушно бежал дальше.

– Та-ак… – Капитан дал сигнал: сделал круговые движения над головой рукой с вытянутым вверх указательным пальцем – «все ко мне, общий сбор». Непроизвольно прикоснулся к пуговице чехла своей фляги, но тут же отдернул руку. – Горохов, Коломейко, осмотреть местность, остальные на прикрытие! – Сверив с картой местоположение, нанес на ней карандашом координаты. – По-человечески похоронить надо, по‑христиански… Фаш-шисты! – Последнее относилось к чеченцам, зверски изуродовавшим пленного.

Тело воина, раскинув руки в стороны, лежало на спине; на синих кишках вспоротого живота лежала начинающая разлагаться отрезанная голова – сама смерть. Пальцы рук тоже были отрезаны, причем некоторые – не до конца; вероятно, перед тем как убить, бандиты основательно над ним поиздевались. Чем же можно испугать человека, не боящегося смерти? Только убить.

Над телом, видно, поработали и мелкие грызуны. Следов крупных хищников не было – вероятно, их отпугивал запах рассыпанных рядом автоматных гильз. С противным жужжанием роились мухи, приторно-сладковато пахло смертью. Из-за реки, с той стороны, куда ушли милиционеры – судя по звуку, километрах в двух от берега, – с гор, донеслись звуки скоротечного боя: автоматные очереди и раза два-три ухнули гранаты – значит, можно надеяться, что здесь пока все будет спокойно.

Капитан с замкомвзвода закончили прикрывать неизвестного ветками. Прибежал Коломейко:

– Товарищ капитан, нашли! – Солдат подал командиру найденный документ. – Там еще шприцы валяются!

Командир принял офицерскую книжку:

– Кирилл Алексеевич Денисов… Красноярск… Звание – капитан… – Положил документ в карман, отцепил фляжку и, выливая воду на землю, произнес: – Мы вернемся за тобой, Кирилл…

* * *

Вечером, после ужина, Филиппов, сидя на своей кровати, в который уже раз внимательно перечитывал строчки письма матери:

«Здравствуй, Юрочка! Ты, наверное, забыл, что у твоего братишки сегодня день рождения, а у меня позавчера был? Вчера купила игрушки, вручила Егорке досрочно, это вроде как сама себя поздравила. Доволе-ен! После работы накупила фруктов, соки, торт, посидели втроем: я, Егорка и Катя. Поздравили меня и Егорку. Катя сейчас в третий класс переходит, учится хорошо. Говорит, что Егорку в армию «работать» не отпустит, смешная такая. В мыслях ты был с нами в этот день, говорили о тебе, вспоминали. Дурачилась, их развлекала. Настряпала много вкусненького, а то совсем дошли у меня: сильно похудели. Очень скучают по тебе. Егорка каждый день говорит себе: «Сколо блательник плиедет!»

Я как всегда пишу на работе, дома только сплю. Дачу совсем забросили, тебя же нету. Дома все в порядке, чистота. Собачка наша растет. Катя аж целует ее: любит сильно. Приедешь, прививку надо будет собаке поставить.

А Егорка артист, когда бежит на кухню, он же всегда без трусиков, двадцать первый пальчик трясется, а собачка за ним бегает и все норовит куснуть. Егорка шмыг на табуретку, пальчиком грозит и кричит: низзя, низзя, фу! А щенок – гав-гав! Почему‑то на Егорку только и лает, а так он молчун.

Недавно сидим на кухне с Катей, разговариваем, Егорка телевизор смотрит. Вдруг грозно поворачивается к Катюшке и кричит: заткнись! Катюшка: ой-ой-ой, не дает телевизор смотреть! А Егорка: заткнись, сказал! Во дает, да? Так вот они и живут дружно, ладно.

Ну, пока, сынок. Очень скучаем по тебе! Сил нету, истосковались, дни считаем. Почему не пишешь? Как там у вас в Уссурийске? Говорят, у вас прохладно, дожди идут. Ты одевайся потеплей, береги себя. Твоя мама».

Надо бы ответ написать. А то, в самом‑то деле, давненько не писал.

«Здравствуй, моя дорогая мама! Извини что вовремя не поздравил тебя с Днем Рождения. Мама я тебя поздравляю с Днем Рождения Егорку и тебя! Самое главное желаю тебе крепкого здоровья щастья радости в личной жизни. Мама я тебя Люблю очень сильно! Хочу поцеловать тебя и твои добрые руки и каждый твой пальчик! Мама у меня все отлично не беспокойся за меня. Мама мне писать даже нечего. Несмотря что я непишу вы сами мне пишите времени даже нету писать. Недавно пришли с полевого выхода. Мама я соскучился по твоим пирожкам, по систренке с братишкой. Выросли изменилися приеду не узнаю. Соскучился по Городу говорят изменился очень Город. А в Уссурийске все нормально, ты не беспокойся. Командиры меня уважают, уже старшего сержанта присвоили и молодых солдат уму-разуму учу». Больше, уже минут двадцать, ничего толкового на ум не шло. Как много хочется сказать, но подходящих слов нет.