Якобсен внимательно рассмотрел банковский корешок с фамилией и подписью Хальворсена.

Конечно, хотелось бы передать бумажку графологу для выяснения подлинности подписи. А вот если бы еще найти тот бланк, от которого он был оторван. Почему убийца не забрал с собой эту бумажку? Трудно поверить, что он не знал о её существовании. По сути дела, этот клочок бумаги с водяными знаками определяет мотив преступления. Хальворсен расписывается в принятии груза и исчезает с ним в апреле 1940. Тем не менее, формально пропажа 1200 килограммов золота нигде не зафиксирована, все документы в порядке и подписаны комиссиями. Дальнейшие действия преступников частично известны, они пытают Оскара, возможно, им удается узнать местонахождение тайника. В этом случае, Канестрём перестает представлять для банды интерес, и они быстро устраняют его. Просто классика. Вот только завязка этой истории совершенно непонятна. Почему все произошло именно сейчас, а не сорок пять лет назад, когда закончилась война? Этот факт убивает всю версию наповал.

У Адриана пересохло в горле, он налил кружку воды из-под крана и выпил. Почему убийца не забрал документ? Он что, хотел повесить дело Хальворсена на Руди Канестрёма? Чтобы полиция увязла в Лиллехаммере, проверяя его алиби? Достаточно вспомнить сааб, за который они ухватились в начале расследования. Что это, очередная подстава для того, чтобы выиграть время Нет, так не пойдет? Я больше не куплюсь на этот дешевый трюк. Якобсен закончил осмотр жилища Руди Канестрёма и вышел на улицу. Начинало темнеть. Горы заволокло тучами, падал редкий снег. Ханс Йерген сидел в джипе и дремал. Якобсен влез на пассажирское место:

— Что, трудный денек выдался, ленсман?

— Не то слово, и трудный и длинный.

— Газетчики были?

— А как же. А еще начальство звонило из Осло. Жаждут крови. Мы задержали подозреваемого, но честно говоря, я не верю, что он убийца. Мотив не складывается. Мальчишка живёт с родителями-инвалидами. Я послал к ним социального работника, а что делать дальше, не знаю. Макс у меня с утра сидит, молчит, адвоката не требует. Его отпечатки пальцев везде, в гараже, на инструментах, в доме. Ну, это ясно, он же там по восемь-десять часов проводил каждый день, обедал вместе с хозяином.

— А на этой бумажке его отпечатки есть?

— Нет, но почти на всех книгах он их оставил.

— Вот, я так и знал. А каково происхождение орудия преступления?

— Заточка выполнена из арматурного прутка. Аналогичные можно найти на ближайшей стройке, в частности на другой стороне дороги, где строится загородный дом. Я это еще днем проверил и взял образец для сравнения.

— Молодец, это очень правильно. А вот прежде, чем мы поедем в морг, я хотел бы с задержанным поговорить.

— Хорошо, едем в участок, — вздохнул Ханс. Адриан пересел в свою машину и тронулся вслед за джипом по подъездной дорожке.

Макс, бледный и худой, сидел в предвариловке. Он так и не доел принесенный ему обед — гамбургер и салат из овощей, но кружку кофе выпил до дна.

В участке было прохладно, и Адриан даже не стал снимать пальто, только размотал шарф. Он подсел ближе к арестованному и спросил:

— Ты зачем Руди пришил, злодей, признавайся?

— Я не убивал его, когда я вошел, он уже на лестнице лежал мертвый. Я уже Гюнтеру все рассказывал и ленсману. Они мне, вроде, верят, — у мальчишки слезы навернулись на глаза, — да и зачем мне это, он меня кормил, платил мне нормально. Мы ладили с ним хорошо.

— Ладно, допустим, я тебе верю. Скажи, а в город Рудольф часто наведывался?

— Да нет, он больше тут.

— А не помнишь ли ты, десятого числа он здесь был? В амбарной книге есть записи о клиентах в этот день, но они сделаны не его рукой.

— Это я писал. У меня почерк хороший, а Руди уже плохо видел, и просил меня вести книгу.

— Ты принимаешь клиентов, когда хозяина нет?

— Что значит “нет”?

— Ну, если он уехал в город по делам.

— В такие дни он отпускал меня домой и закрывался.

— А десятого-одиннадцатого апреля Рудольф был на месте?

— Надо вспомнить.

— Есть твоя запись, фольксваген гольф металлик.

— Был Канестрём, точно был. Я вспомнил! Он и одиннадцатого апреля был весь день, еще звонил кому-то рано утром. Когда я пришел на работу, он стоял у таксофона на другой стороне шоссе возле поворота. Он мне помахал рукой, и я пошел гараж открывать. Это было десятого утром. Я точно помню!

— Хорошо, а приезжал ли кто часто к хозяину, друзья у него были?

— Нет, он все время говорил, что друзей старается не заводить, это мешает делу. А частые клиенты были.

— И он всех их записывал в книгу?

— Если кто-то приезжал с неисправностями на одной и той же машине, таких он записывал один раз. Я клиентов только по тачкам и помню, в лица не вглядывался. И еще — в дом к себе он никого не впускал, все дела решал в мастерской или в машине клиента.

— А после одиннадцатого числа ничего необычного у вас тут не случилось.

— Ничего такого, все как обычно, постоянные клиенты у нас их немного осталось. Господин инспектор, у нас тут несколько мастерских на выезде из города открылось, конкуренты на пятки наступают. А меня отпустят?

— Должны отпустить, я думаю. Но не сегодня, надо все проверить, почитать ваши записи.

Якобсен направился к выходу.

— Инспектор! — окликнул его Макс, — я кое что еще вспомнил.

— Ну, что там у тебя. рассказывай.

— Может, это не имеет значения, но в марте к Рудольфу приезжали журналисты. Его приглашали… я забыл в какой город, на встречу фронтовиков и участников сопротивления.

— Канестрём приводил их в дом? Как они выглядели, можешь описать?

— Я же говорю, он никогда никого не приводил в дом, в тот раз были девушка и мужик высокий, седой. С ним Рудольф говорил в мастерской, потому что шел дождь. А девушка сидела за рулем и не выходила из машины, красивая, китайская.

— Что, машина?

— Нет, девица. А приехали они на рено.

— Номер записал?

— Зачем, они же ничего не заказали. Я предлагал свои услуги, я всегда стараюсь, Руди платил мне процент с новых клиентов.

— Это все?

— Угу, — отозвался Макс.

Он вернулся к ленсману, и они вместе отправились в морг.

— Ты приглашал кого-нибудь на опознание?

— Соседи его опознали с хутора, а родственников у Канестрёма нет.

— Мальчишку домой отпустишь?

— Он же у нас единственный подозреваемый.

— Нам в Осло хотелось бы, чтобы пресса пока не связывала это преступление с Хальворсеном, как ты думаешь, это можно будет придержать?