Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посёлок разделён тёмной рекой. Над ней переброшен шаткий подвесной мост, со сгнившими кое-где досками.
В чёрной стоячей воде (замечаю, что на поверхности реки нет даже лёгкой зыби) мелькают зловещие белёсые тени.
Тишина почти оглушающая.
Но если прислушаться, она полна шепотков, вздохов, стенаний.
— Кто живёт здесь? — говорю я максимально тихо, но, кажется, будто кричу на весь лес. Даже белёсые призраки в чёрной реке начинают сновать туда-сюда интенсивнее.
— Тсс! — шикает на меня Кара, и произносит одними губами: — Затерянные души не выносят звуков.
— Молчи! — присоединяется к ней Мара. — Пусть твои глаза говорят нам.
Я киваю.
На другую сторону реки не хочется, хотя там и громоздится довольно крупная семейка грибодомов. Стараясь ступать бесшумно и легко, направляюсь к одному из них.
В голове пульсирует: «Зачем затерянным душам дома?» Бестелесные создания вполне бы устроились в ветвях деревьев и за поросшими мхом пнями. Тогда кто и для чего построил эти жилища?
Останавливаемся перед ближайшим. Деревянная дверь растрескалась и вся перекошена. Вряд ли получится открыть её бесшумно.
Узкие длинные оконца мутны, через них ничего не разглядеть. Однако мне чудится призрачный синеватый свет.
Я берусь за ручку и шепчу:
— Идёмте.
Мара и Кара мотают головами. И жестами показывают: мы вперёд.
Не возражаю.
Сталкиваться с призраками как-то не очень хочется.
Чертовки открывают дверь с помощью магии. Вернее, просто испаряют её. И теперь под островерхой крышей зловеще зияет вход. Словно пасть, готовая проглотить.
Дом внутри практически пуст. Нам попадается поломанный стул да какие-то тряпки. Впрочем, паутина здесь настолько густая, что её саму можно использовать как полотно.
Мара и Кара движутся полуприсядью, постоянно оглядываясь.
— Разве вы никогда здесь не были?
Меня удивляет их поведение.
— Нет, — заявляет Мара, — мы не любим нытиков.
— А затерянные всё время ноют! — добавляет Кара и вскидывает палец: — Слышишь?
Действительно, словно подтверждая её слова, в почти абсолютной тишине отчётливо слышен всхлип. Вполне человеческий всхлип. Он явно принадлежит не какому-то скоплению эктоплазмы, а реальному человеку.
— Кто здесь?
Эхо подхватывает мой вопрос, кидает его в каждый угол, прячет в паутинных занавесях.
Плач становится громче и горше.
— Выйди, покажись! Мы не причиним тебе зла!
— Ты что делаешь? — шпыняют меня чертовки. — Причинять зло — это всё, что мы умеем!
— Значит, пора обрести новые навыки, — цыкаю на рогатых сестёр и снова обращаюсь к затерянному: — Ну же, иди к нам. Не бойся.
Плач прекращается, его сменяет вздох, слышится шорох, потом возня. И вот из тёмной ниши в стене выступает фигурка.
Ребёнок.
Мальчик лет пяти-шести.
Страшно худой, бледный и грязный, в жутких лохмотьях.
Но громадные синие глаза на его личике — живые, человеческие, полные страха и слёз.
Присаживаюсь, чтобы быть наравне с ним, протягиваю руки ладонями вверх, чтобы показать: я безоружна.
Ребёнок всё-таки приближается, хотя и смотрит опасливо и настороженно. Берёт мою руку, обнюхивает, словно зверёк, и…кусает. Не больно, но весьма чувствительно. Но я не злюсь, потому что всё понимаю:
— Да ты голодный!
Встаю, из-за чего мальчик отшатывается от меня, готовый в любой момент юркнуть обратно в нишу.
Сейчас я благодарна чертовкам, что те замерли у меня за спиной и не лезут в наш с малышом диалог.
Я же продолжаю подманивать мальчишку:
— Идём! Мы дадим тебе еды!
Слышу шипение за спиной: сёстры явно недовольны таким поворотом, только мне плевать.
— Давай, малыш, — подбадриваю я.
Он качает головой, подносит палец к губам, видимо, размышляя. Затем указывает в сторону, в самый тёмный угол комнаты и тихо, едва различимо произносит:
— Там…
И до меня доходит — ещё дети! Что там говорили чертовки: Хранительница Перепутья ушла за платой и та плата — дитя! Значит, детей они всё-таки не едят, они обрекают их на кое-что похуже — на медленную смерть в голоде, холоде и пустоте.
— Зови всех, — говорю, и в этот момент мне плевать на всех чертей мира, на всех монстров.
Звать не приходится. Они выходят сами. И впрямь похожие на призраков. Ребята разных возрастов, мальчишки и девчонки.
Затерянные души проклятого мира.
От их вида щиплет глаза.
Всё-таки тогда в ночи я выбрала верный путь. Назад вернусь не одна. И теперь точно знаю, что вернусь, потому что детей нужно спасать.
Я так увлекаюсь размышлениями о важности собственной миссии, что не сразу услышала тихий гул. Так в моём мире гудят высоковольтные провода. Это поёт «ловец снов» в руках Мары. А ещё он весь вибрирует и светится.
— Быстро, но плавно, без резких движений — за меня! — командует Мара.
— Но, дети…
Кара зажимает мне рот и тащит за спину сестры. При этом успевает шепнуть:
— Это — гулии. Мерзкие твари. Они голодные. Постоянно. Только вот свой обед они предпочитают сырым, визжащим и истекающим кровью.
На моих глазах ребята меняются, будто их поливают из шланга и с них стекает грим. Милые детские лица превращаются в жуткие физиономии с чёрными провалами вместо глаз и пастями, полными тонких острых клыков. Даже в полумраке заметно, что кожа их сера и покрыта трещинами, как почва засушливым летом. У них очень длинные руки. Плетьми они стелятся по полу, а потом — пальцы словно оживают, приподнимаются и пауками бегут к нам.
По комнате стелется, заползая в уши и холодя кровь:
— Голодные…
— Есть…
— Рвать…
— Плоть…
В провалах глазниц алчно тлеют красные угольки.
Твари прыгают.
Так резко, что Кара едва успевает дёрнуть меня вниз, прикрыть собой.
Последнее, что я успеваю заметить, — Мару, выставляющую вперёд «ловца снов».
Рёв и вой стихают быстрее, чем у меня успевают затечь конечности.
Кара приподымается первой, за ней выпрямляюсь я.
Мара стоит, чуть пошатываясь, но на мордашке — довольная улыбка.
— Я их поймала… всех…