составе разведдиверсионной группы в тылу противника. Героически погиб, как и остальные шестеро военных разведчиков. Попав в окружение, парни до последнего отстреливались. Три дня отстреливались, нанося противнику урон в живой силе. После, не желая сдаться, взорвали себя гранатами. Лишь одного взяли тяжелораненым. Я слышал, сконфуженные их героизмом армяне, погибших с почетом похоронили, а пленного позже обменяли… Вы, я вижу, все пишете, – вдруг обратился он ко мне.

– Так эта моя профессия… – я сначала не врубился в суть вопроса. – А что?

– Я хотел бы назвать всех, кого помню, с кем воевал. Да долго будет…

– А вы дайте мне все отдельным списком. Обещаю…

– Им приятно было бы, – он задумчиво перебил. – Тем, кто еще жив. Кое-кто же остался вечно молодым…

– Не нагоняйте тоску, – Прилизанный в досаде заворчал.

Длинный вздохнул…

– Но я в спецназе долго не задержался. Осенью попросился на позицию. И меня перевели…

– Папины заветы торопился исполнять? – Бакинец вновь разболтался. И зря…

Рука Длинного молниеносно метнулась и вцепилась в его воротник. В следующий миг Бакинец как-то удивительно легко вспорхнул в воздухе и приземлился у ног рассказчика. Голова его теперь беспомощно болталась под мышкой оппонента. Никто не ожидал такой прыти от апатичного и прозрачного на вид Длинного.

– Я же сказал, не зли меня, – вежливо напомнил он. – И где баклажан?

– Не надо баклажана… – еле выговорил Бакинец, с трудом переводя дыхание. – Имей совесть, нечем закусывать…

Тут опять к нему на выручку взлетела Гюлечка.

– Что вы себе позволяете, хулиган! – она выглядела очень разъяренной. – Да как вы смете распускать руки! Слабого нашли?

– Извините, – растерянно пробормотал Длинный, уронив жертву под стол. Видимо, по натуре был вежливым.

– Ну у тебя хватка, братан… – Бакинец выполз из-под стола, осторожно проверил шейные позвонки. – А тебе спасибо, сестричка, – обратился он к Гюлечке.

– Тоже мне братик! – вспыхнула она. – Ты что, в родственники записался? – кажется, обиделась она не на шутку.

Режиссер опять мерзко хихикнул.

– Говорил же, дело нечистое! У меня глаз-алмаз.

– Да вы дальтоник, – огрызнулся Оператор. – У вас все в цвете зеленого змия…

– Хватит! – очередной раз возмутился Прилизанный, но как-то уже беззлобно. – Господи, дай мне терпение!

– Аминь!.. – поддержала его публика.

По моему знаку Длинный продолжил…

– В горах я полностью раскрылся, применяя полученные в спецназе навыки. Шла позиционная и, нередко, диверсионная война, где вопрос выживания напрямую зависел от степени военной выучки и физических навыков. Конечно, существовал еще и фактор фортуны… Я неоднократно получал ранения, но они были легкие и быстро заживали. Однажды попал под артобстрел и чудом выжил – меня от взрыва загородил товарищ, который по воле судьбы оказался на шаг впереди. Этот же шаг разделил нас навсегда. Один из осколков врезался несчастному в горло…

И когда на прикладе моего СВД27 появилась девятая нарезка, меня вызвали в штаб бригады. Я в недоумении сел в специально посланный за мной “воронок” и пытался по угрюмым мордам сопровождающих меня “гэбэшников” определить – что все-таки случилось? То, что ничего хорошего, я чуял сердцем…

В штабе меня привели прямиком к комбригу. Он, по-видимому, был удивлен и нервно пережевывал кончики своих пожелтевших от табака усов. С ходу заорал:

– Что ты натворил, сучонок?

Меня вдруг развеселила его трусость, и я ухмыльнулся ему в рожу:

– Да пустяки. Написал письмо в аппарат главнокомандующего. Попросил разобраться с тем мурлом, которым нас кормят.

Командир покрылся пятнами.

– Ничего, сейчас тебя откормят, падла, – процедил он сквозь зубы.

– Сам такой… Козел!

В то время мы еще могли обзывать нелицеприятными эпитетами потерявших уважение личного состава военачальников. Правовая бюрократическая система молодого государства еще не была сформирована, и мы без зазрения совести пользовались этим. Командир наш, мягко говоря, был порядочной скотиной. Все знали, что он запустил руки даже на кухню, где орудовал его кривоногий и толстозадый племянник, которого я как-то пытался перевоспитать отнюдь не маршаковскими методами…

Он не успел ответить. Двери распахнулись, и в комнату ворвались трое – гражданский, с очень угрюмым лицом, и два офицера – те, которые сопровождали меня в машине. Гражданский чем-то напомнил мне следователей НКВД, которых я видел в фильмах, изображающих события далеких сталинских времен. В том, что он соответствовал моему воображению я убедился, когда наш бравый команданте, вскочив с места, начал лебезить перед ним, как Жучка перед хозяином. Вошедший следом рядовой с автоматом на груди застыл в позе фонарного столба у двери. Гражданский бесцеремонно отказался от предложенного командирского кресла, сел на стул и уставился сухими немигающими глазами на меня, словно пытаясь пробурить скважину во лбу. Через минуту противоборства взглядов, чего я, что греха таить, с трудом выдержал, он начал:

– Скажу прямо, без проволочек. Вы обвиняетесь в убийстве гизира28 Бахтияра Мамедова, погибшего неделю назад при весьма неясных обстоятельствах на высотке Сарыгаялар. Нами изучена ваша снайперская винтовка Драгунова 1986 года выпуска и выяснено – пуля, поразившая покойного в затылок, была выпущена из этого оружия с расстояния 40 метров. Ваш пост находился по близости, вы могли подкрасться…

Неделю назад между вами произошла драка, вы пригрозили убить Мамедова и, выходит, сдержали слово. Исходя из вышесказанного, вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве сослуживца и, если ваша вина подтвердится, понесете заслуженное наказание. Вы арестованы, гражданин Гусейнов Рафаэль Алекпер оглы…

Я был как во сне. Происходящее никак не укладывалось в голове. Что он прет? Какой арест? Я вдруг вспомнил, как под видом учета дня три назад отобрали у меня винтовку. И даже не успел испугаться, когда словно под гипнозом протянул руки подошедшему офицеру, который пристегнул на моих запястьях “браслеты”. Только в голове начался непонятный шум, постепенно перерастая в невыносимый гул. Защемило в сердце. События, предшествовавшие этому, начали выстраиваться в моем сознании словно из тумана и проясняться по мере осмысливания происходящего…

Я поссорился с Бахтияром на почве его ревности к нашим отношениям с врачом районного госпиталя Наилей Саламовой. Излишне говорить, что между нами ничего не было и не могло бы быть, так как все мои мысли были заняты только Джулией. Просто, после очередного ранения, когда я вынужден был лечь в районный госпиталь, у меня с врачом Саламовой сложились весьма теплые отношения. Не знаю, чем я привлек ее внимание, скорее тем, что не пытался почтить ее этим самым вниманием.

А она была действительно красивая – с огромными бездонными глазами и очень хрупкой грациозной фигурой. Наилю прикомандировали из Баку с группой военврачей, а после ссоры с женихом девушка вовсе попросилась остаться в