Никита смотрит на меня через зеркало. Пристально. И улыбка у него куда-то исчезла.

— Я глупость сморозил, да? Мы привыкли его обижать. Посмеиваемся над ним. И никто не задумывается, что он — человек. Хочет любви и тепла, как и все. Мне сейчас стыдно, честно.

Я прислушиваюсь к нему. Не чувствую фальши. Странный, очень странный Никита Репин. Клубок противоречий. И я не знаю, как к нему относиться.

— Я работу везу. Мне с клиенткой увидеться нужно, — невольно задерживаю пальцы на пакете, что лежит рядом. Я бы погладила его, как животное. Там — очень много работы и любви. Я умею любить, наверное, только так.

— Чем ты занимаешься, Ива? — в глазах Репина снова вспыхивает интерес.

— Вяжу крючком.

— Какое необычное и старомодное занятие. Вероятно, это очень трудно. Столько усидчивости и вообще…

Я улыбаюсь невольно: столько в его голосе… не разочарования, нет. Он сбит с толку. Моё вязание не вписывается в какие-то мозговые процессы Никиты.

— Я бы хотел это увидеть. Покажешь? — он плавно съезжает к обочине и останавливает машину. У него и тени сомнения нет, что я с радостью выложу перед ним свою работу.

— Зачем тебе это? — всё так же поглаживаю пакет.

— Интересно.

— Неправда.

— Ну, хорошо. Любопытно. Это как страницы новой книги открывать.

Репин потирает переносицу. Он в замешательстве. Привык, наверное, что ему ни в чём отказа нет.

— А ты читаешь? — мне тоже любопытно.

На короткое мгновение его глаза становятся холодными. Лицо словно стареет на несколько лет. Кажется, ещё секунда — и он скажет что-то резкое и неприятное, но этого не происходит.

— Да, Ива. Я читаю. Люблю художественную литературу и книги по аналитике. А ещё я решаю математические задачи. Меня это развлекает и не даёт отупеть. Я ни в чём не нуждаюсь. И дело отца мне не нравится. Я не хочу быть продолжателем рода и традиций, не желаю протирать штаны в офисе, поэтому наслаждаюсь жизнью и делаю, что хочу. Многие меня за это осуждают. Но это моя жизнь, и я её хочу прожить так, как мне нравится.

— Свободный художник? — становится интересно, что за философия у парня с внешностью кинозвезды. Он и сейчас говорит правду. Не пытается приукрасить или выставить себя в выгодном свете. Но его нежелание жить взрослой жизнью напоминает побег от реальности. Как и у меня. Но я делаю это вынужденно, а он… Поэтому хочется понять: почему?

— Что-то вроде того. Попытка выделиться из серой массы и не потерять себя. Ты покажешь мне то, что лежит у тебя в пакете, Ива?

Мне даже весело становится от его слов. Ему не нужно выделяться. Он и так слишком яркий попугай. Такие не теряются ни на чьём фоне. Такие, как Репин, затмевают всех, кто оказывается в зоне их ауры.

— Это «черновик» свадебного платья.

Я осторожно достаю своё сокровище. В нём слишком много труда. Каждый раз начинаешь всё заново. По сути, у меня нет копий. Да я и не хочу их плодить. Мой конёк — уникальность.

Я слышу, как шумно втягивает воздух Никита. Это приятно. Он поражён. Не ожидал увидеть подобное. Думал, наверное, что я носочки вяжу.

— И это черновик? Да тут же прикоснуться страшно — так красиво. Это здорово, Ива! Нет, гениально.

Он протягивает руки, но я качаю головой и прячу платье назад, в спасительную темницу пакета.

— Не нужно. У тебя, прости, руки не очень чистые. А тут всё же белые нитки.

Никита хохочет искренне, у него даже слёзы выступают.

— Ива, ты замечательная! Ещё ни одна девушка не говорила мне таким строгим голосом, что у меня руки грязные!

— Когда нужно сбить корону, которая на мозги давит, обращайся. Помогу, чем смогу, — я сама невозмутимость, но его смех заражает и меня. Очень сложно сопротивляться и удерживать в узде улыбку. Она рвётся изнутри, светится, хочет впитать в себя харизму этого мужчины.

— Согласен. Я так и сделаю. Помни: ты обещала, — он заводит машину. Мягко трогается с места. — Я дождусь тебя обязательно. И не спорь. Не могу бросить такую девушку, как ты, без заботы. Пусть и небольшой. Мне это ничего не стоит, а тебе не придётся ни по маршруткам трястись, ни на такси тратиться.

Интересно: он только что проболтался, показав, что знает обо мне больше, чем хочет показать, или это намеренный, хорошо продуманный шаг?

Снова становится неуютно, а вполне комфортабельный автомобиль напоминает мне гроб. Слишком тесно и опасно. Особенно, когда этот харизматичный мужчина рядом.

Я ухожу в свой кабинет. Запираюсь. Пока есть время, нужно собраться и сделать несколько звонков.

Я включаю телефон, просматриваю смс. Так и есть: Ива снова на связи, но девушка подождёт. Думаю, ничего с ней среди бела дня не случится. А у меня уже случилось. Непонятный звонок — с незнакомого номера.

— Алабай? — на том конце трубку берут молниеносно, будто ждут звонка. Но меня это не удивляет. Это мой друг — Виталий Максимович Олискин по прозвищу Алабай. Мы с ним сто лет знакомы. — Номерок пробить можешь?

— Без проблем.

Он всегда краток и лишних слов на ветер не бросает. Вкратце я ему сообщаю суть дела и сбрасываю смс номер, с которого мне звонили.

— Отзвонюсь, — слова у него получаются резкие, словно рубленые, но дело своё Алабай знает хорошо, поэтому можно не беспокоиться.

Он уже не раз меня выручал, и если бы не его помощь в некоторых делах, мне бы пришлось туго.

Надо выкинуть деструктивные мысли из головы. У меня ещё разговор с Ильёй.

Мы наконец-то собрались за завтраком. Он ждёт взбучки. Напряжённый, ест через силу, то и дело поглядывая на меня. Я молчу. Катя разливается соловьём.

— Папа, а мы пойдём сегодня к Иве? У неё там кот и цветочки. Она скучает, наверное.

При имени Ивы Илью дёргает, будто на стуле кабель электрический лежит. Ещё бы. Но пусть помучается. При всех я не собираюсь разговаривать.

— Вечером сходим, если будешь себя хорошо вести и если Ива захочет нас видеть.

Катька молитвенно складывает ладошки на груди. Глаза у неё умоляющие. Она даже кашу всю слопала.

— Видишь, папочка, я стараюсь! Я буду слушать тебя и Светлану Петровну. Я Иве куколку покажу. Мы будем одёжки менять.

О, да. Любимое занятие — менять куклам наряды. Вряд ли Ива оценит, но кто знает? Девочки любят играть с куклами. Даже взрослые неравнодушны к игрушкам.

После завтрака мы отправляемся гулять. Няня с Катей впереди, мы с Ильёй — сзади. Украдкой проверяю телефон. Не перезвонила. Ну, ладно.

Сын плетётся, переставляет ноги как старик. Жутко хочется ему подзатыльников надавать. Где-то внутри бродит шальная мысль — выдрать сына. Папа мой любил меня воспитывать. И не могу сказать, что его методы, не совсем гуманные, не действовали. Эффект определённый был. Но меня рукоприкладство, очень редкое, задевало, поэтому своих детей я решил пальцем не трогать. И крамольные мысли нет-нет да посещали меня временами.