Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В зал только что вошли Хосе Мануэль и Мириам Диас Флорес! — в отчаянии прошептал Альберто. — Не понимаю, откуда они взялись.
— Это что, твои знакомые? — спросила Маша и обернулась.
— Ой! — воскликнула она, рыбкой ныряя под стол к маркизу. — Там Костолом!
Вася, также разглядевший мужественный небритый профиль Гарика, с трудом подавил желание присоединиться к компании, но места под столом для него все равно уже не оставалось.
— Мы же переодеты! — спохватился он. — Вылезайте, да побыстрее, они нас все равно не узнают.
Маркиз и Маша смущенно уселись на свои стулья.
— Поверить не могу! — произнес потрясенный Альберто. — Просто не могу в это поверить!
— А кто это такие? — поинтересовалась Арлин.
— Мой друг-журналист и дочь деревенского сапожника, ныне фотомодель, которая жаждет выйти за меня замуж.
— А ты, конечно, не давал ей повода для подобных мыслей, — ехидно произнесла Маша. — Ох уж эти мужчины…
— Ради Бога, оставь свою любимую тему, — вмешался Джокер. — Ты лучше попробуй объяснить, как твой верный воздыхатель Костолом оказался в компании друзей Альберто.
— Выбирай выражения, когда говоришь о Мириам, — сказал Альберто. — Женщину, которая поставила себе цель захомутать меня, нельзя назвать другом. Это одержимая навязчивой идеей кобра, готовая ужалить тебя в любой момент.
— Думаю, эта святая троица объединилась, чтобы разыскать нас, — предположила Маша. — Не представляю, как Костолом догадался, что я в Сочи.
— Это любовь, — вдохновенно произнес Вася. — Я бы тоже разыскал тебя хоть на краю света.
— А как они оказались в «Серебряной пуле»? — продолжала недоумевать Арлин. — Они никак не могли знать, что мы направляемся сюда.
— Думаю, это простое совпадение, — отозвался маркиз. — Мириам питает слабость к шикарным ресторанам, а «Серебряная пуля» — самый престижный ресторан в городе. Так что ничего странного. Видите, они спокойно уселись за столик и заказывают еду. Уверен, что о нас им ничего не известно.
— Надеюсь, ты прав, — мрачно сказала Маша.
Стрелок с профессиональной педантичностью чистил и смазывал свой револьвер 38-го калибра. Привычная для него маска внешнего спокойствия не позволила бы стороннему наблюдателю догадаться о том, что гнойный нарыв бунта, давно назревающий в душе Дмитрия Сергеевича Борисова, готов прорваться в любую минуту. Отложив в сторону пистолет, Стрелок принялся так же методично разбирать автомат Калашникова. Машинально выполняемое привычное занятие позволяло ему сосредоточиться на стоящей перед ним проблеме. В прошлом спецназовец и сотрудник военной разведки, ухитрившийся без особого шума уйти в отставку в разгар перестройки, он не хотел больше работать на Генсека. Конечно, эта работа за три года дала ему больше денег, чем он сумел бы заработать в военной разведке за всю свою жизнь, но дело уже пошло на принцип. Дмитрий Сергеевич был сыт по горло барской наглостью и высокомерием бывшего райкомовского работника. Теперь он хотел работать на себя. К сорока пяти годам он собирался уйти в отставку и, подобно Шону Коннери, спокойно стареть в просторной вилле на Багамских островах, с удовлетворением поглядывая на многочисленные нули своего банковского счета. Серый Кардинал был его билетом на Багамы, гарантом его будущей безоблачной жизни.
Отложив в сторону автомат, Стрелок неторопливо поднялся и набрал номер на сотовом телефоне.
— Волк! Мы должны срочно встретиться. Я выезжаю прямо сейчас. Буду на условленном месте через шесть с половиной часов.
Рафик Шакбараев сорвал с глаз черную повязку и огляделся вокруг. Комната с зеркалом в доме Папы Сочинского произвела на него должное впечатление. Никогда в жизни он не видел такой красивой мебели. Проведя пальцами по сверкающему лаком красному дереву журнального столика, Рафик присвистнул от восхищения. — Сядь на диван, сынок, — заполнил комнату баритон Папы Сочинского. — Ты находишься в доме друга. Расскажи, что просил мне передать твой отец.
— Какая наглая баба! — с возмущением произнесла Мириам.
— Ты это о ком? — заинтересовался Хосе Мануэль.
— Да вот та брюнетка в красной блузке, что сидит через два столика от нас. Пялится на тебя, прямо глаз не сводит!
Журналист с любопытством взглянул в указанном направлении и приосанился, встретившись глазами с высокой смуглой красавицей. Вспомнив свой богатый опыт общения с женщинами, Альберто изобразил на лице кокетливую улыбку и послал Хосе Мануэлю воздушный поцелуй.
— Интересно, почему это она именно на тебя так уставилась? — бестактно брякнула модель. — Гарик как мужчина в сто раз интереснее тебя.
Чема удивленно приподнял бровь.
— Когда мы последний раз баловались с тобой в постели, ты находила меня совершенно неотразимым, — по-испански произнес он.
— Эй, вы, говорите по-английски, — вмешался Костолом. — Я не желаю, чтобы вы секретничали за моей спиной.
— Он просто ревнует меня к тебе, — с придыханием произнесла Мириам, выпячивая грудь в направлении Гарика.
Этот крупный и грубый русский, к тому же хронически не проявляющий к ней сексуального интереса, неожиданно стал для модели почти столь же желанной добычей, что и Альберто де Арнелья. Но если выйти замуж за маркиза она хотела из-за его денег и социального положения, то Костолом был вызовом ее сексуальной неотразимости, ее всесокрушающим женским чарам, которые в воображении Мириам были несколько преувеличены. Охмурение Гарика было напрямую связано с ее самооценкой. Темпераментная андалузка поклялась про себя, что заставит этого русского ползать у своих гиннессовских ножек, умоляя о любви.
Хосе Мануэль обиженно надулся. Конечно, он не Дольф Лундгрен и не Пирс Броснан, но вполне собой ничего. Разумом журналист понимал, что глупо обижаться на неожиданно выбившуюся в люди деревенскую нимфоманку, но его испанское самолюбие страдало, и взгляды смуглой незнакомки, становящиеся все более призывными и выразительными, оказались целительным бальзамом для его страдающей души.
— Ну, где там твой приятель-журналист? — вернул Чему к действительности голос Костолома. — Что-то он задерживается.
— Не волнуйтесь, появится, это наверняка связано с работой, — равнодушно сказал Хосе Мануэль, снова впиваясь взглядом в незнакомку. Эта женщина притягивала его как магнит. В ней было что-то неуловимое, до боли знакомое, она напоминала журналисту нечто, что он никак не мог сформулировать. — Пожалуй, пойду потанцую, — сказал он, поднимаясь с места.
Мириам почувствовала болезненный укол ревности.
Еще недавно этот мужчина сходил с ума в ее объятиях, а сейчас, вместо того чтобы безумно ревновать ее к Костолому, собирается танцевать с другой.
— Знаешь, почему она смотрит именно на тебя? — желчно спросила модель.
— Потому что я ей нравлюсь, — ответил Чема.