– Думаю, я пытаюсь что-то доказать самому себе.

Ирени не глупа, но зато я – опытный враль. И всегда им был.

– Не переживайте, Саймон. Мы присмотрим за вами.

– Я и не переживаю.

Я и вправду не переживал. Тогда, по крайней мере.

– Мне нужно сделать перерыв, – тяжело дыша, произнес Говард и тяжело опустился на засыпанный снегом склон.

Слава тебе, Господи, спасибо! Я рухнул рядом с ним на свой ранец, и лодыжка моя заныла с облегчением. Несмотря на то, что Малколм и Робби сопели с присвистом, как парочка страдающих ожирением курильщиков, оба делали вид, что совсем не запыхались. Марк отошел от нас на несколько метров и, пошатнувшись, присел на корточки. Он удивил нас всех, согласившись на мое предложение присоединиться к нашей акклиматизационной прогулке. После той стычки в Катманду он явно избегал Робби.

Мы шли всего час, но из-за высоты, – а мы сейчас находились выше пяти тысяч метров, и так высоко я никогда забирался, – я как будто только что пробежал марафон. Что касается хороших новостей, то после трех дней пребывания в базовом лагере головная боль, которая преследовала меня с момента остановки в Ньяламе, начала стихать, и в животе уже не было такого ощущения, как будто в нем яростно дерутся две крысы. Я заставил себя выпить пол-литра фирменного сладкого чая от Гйалука и передал фляжку Говарду. Мы выступили сразу после завтрака с целью обследовать тропу, по которой через несколько дней пойдем в продвинутый базовый лагерь. Ушли мы недалеко. Вся ледниковая долина лагеря усыпана камнями, которые, притаившись, радостно дожидаются возможности вывихнуть лодыжку любому, кто зазевается; но намного тяжелее здесь справляться с тем, о чем я вообще не думал, – с дыханием. Я никогда раньше так часто не вспоминал о своих легких, а также о том, что им приходится выносить, чтобы поддерживать во мне жизнь. И совсем не помогает то, что промерзший воздух кажется более острым и сухим, чем любой, которым я когда-либо дышал, – при каждом вдохе он просто раздирает мне горло.

– Жаль, что мы не сможем увидеть ее сегодня. – Говард тяжело вздохнул, как человек, страдающий от неразделенной любви. Небо опустилось, закрыв всю долину облаком, и виднелось только серое подножие горы.

– А почему горы женского рода? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Потому что они настоящие стервы, когда на них взбираешься, – ответил Робби.

Что касается меня, я считал Эверест мужчиной, эдаким громадным, пугающего вида парнем, который спрашивает: «Какого хрена ты на меня пялишься?», прежде чем дать тебе по голове. Он доминирует над линией горизонта, словно растолкав локтями все остальные пики.

– Шерпы называют ее «Богиня-мать Земли», – с обычным апломбом заявил Малколм.

– Гйалук говорит, что ее также называют Непоколебимой Доброй Слонихой.

«Получи, Малколм, чопорный ты ублюдок».

– Ты близко сошелся с этими шерпами, Саймон?

«Этими шерпами» – выражение вполне в стиле Робби. Он, Малколм и Говард относятся к Нгиме и Гйалуку свысока, говорят с ними подчеркнуто громко, пропуская местоимения. Чай, делать чай сейчас, окей?

– Они такие спокойные.

– Да. Вот только я убежден, что этот Гйалук изо всех сил пытается нас отравить.

– Еда не такая уж плохая. – Плохая, и даже очень. Гйалук, похоже, единственный повар в мире, способный добиться того, чтобы курица с чечевицей по вкусу напоминала лосьон после бритья. – А как получилось, что вы, Робби, не присоединились к одной из высококлассных команд? С кухней для гурманов и отапливаемой столовой? – Деньги у него явно водятся. Снаряжение самое современное, соответствует последнему слову техники.