Постепенно Дато стал прислушиваться к словам. Если в самый первый момент что-то показалось ему знакомым, то потом он понял, что этот язык совсем ему не знаком. Он в чем-то напоминал латынь, но, вслушавшись, Дато разобрал, что вместо четких латинских фраз — какая-то тарабарщина. И в этой странной смеси звучат слова, которых прежде никогда в жизни он не слышал.

Конечно, Дато не был так образован, чтобы, как заправский филолог, делать почти языковой анализ. Просто в бытность еще ребенком, когда ему было лет десять, он пел в католическом храме родного городка, потому что население его городка в основном были католики. Мессы шли на латинском языке.

Дато так ненавидел эти ранние мессы, когда нужно было вставать в 4 утра и долго идти по страшным, пустынным улицам поселка, что на всю жизнь запомнил эти длинные речитативы на латыни, которыми начинались утренние молитвы. Все это настолько врезалось ему в память, что он мог различить латынь даже во сне.

И теперь, даже находясь в каком-то тумане, он готов был утверждать, что пение, звучащее в каменном гроте, не было латынью. Хотя и было на нее похоже.

Дато прекрасно понимал, что все, что с ним происходит, вызвано каким-то странным дурманом. Все вокруг то кружилось, то плавно плыло, без резких движений, и он полностью терял ощущение пространства и времени, и четкость своих шагов. Он направился было вперед, но едва не упал. Пришлось ухватиться за стену. И он панически боялся сделать шаг, сдвинуться с места.

Стена была холодной, шершавой. Камни — разного размера. Дато понял, что все еще находится в катакомбах, под землей. Собравшись с силами, он смог все-таки двинуться вперед, и очень скоро вошел внутрь этого грота. Который, к его удивлению, оказался не круглым, а квадратным.

Посередине стоял огромный мраморный стол. По обеим сторонам были зажжены массивные черные свечи, пламя которых дрожало в воздухе. На столе лежало что-то, накрытое черным покрывалом.

У противоположной от входа стены находился алтарь, так Дато подумал. Он увидел массивное возвышение, покрытое алым бархатом. На подставке лежала огромная книга. Она была открыта, а ее переплет, часть которого была отчетливо видна, отливал золотом.

У подножия этого алтаря он увидел желтоватый череп, показавшийся ему огромным. Вряд ли он мог принадлежать человеку. В пустые глазницы были вставлены ярко горящие чадящие свечи.

Внезапно пение раздалось громче, и, обернувшись, он увидел группу людей в длинных черных балахонах, капюшоны которых были надвинуты на их лица.

Судя по всему, пели именно они, раскачиваясь из стороны в сторону. Их босые ноги виднелись из-под черных одеяний.

Теперь, когда звук был различим совсем близко, он гипнотизировал его еще больше. Дато направился к поющим, обходя стол, но дойти не успел: неизвестно откуда возникла фигура в таком же черном балахоне и, лишь дотронувшись до его плеча, заставила оставаться на месте. Он почувствовал вроде ожога в том месте, к которому прикоснулась рука неизвестного, кожа сразу стала саднить, как будто ее действительно обожгли… Дато повиновался.

Тогда он перевел взгляд на алтарь. Над огромной книгой стоял тот самый человек с бледным лицом, с которым он разговаривал в самом начале, в верхней комнате. Но теперь на нем была ряса черного цвета, поверх которой шла белая лента. На ней были начерчены странные знаки и, почему-то, еловые шишки. Также поверх черной рясы на массивной серебряной цепи спускался перевернутый крест. Длинной серебряной указкой человек водил по страницам книги и беззвучно шевелил губами. Его волосы были забраны сзади черной лентой, отчего лицо казалось еще более худым и приобретало хищный оскал.

Дато хотел было поднять глаза вверх, выше алтаря, но испытал страшное головокружение. Все вокруг поплыло так сильно, что на какое-то мгновение его глаза застлало черное облако, он словно не мог видеть. Но это не вызвало паники, наоборот, скорей, успокоило. Потому что то, что было в реальности, картинка, которую он видел, казалась ему намного страшней.

Когда зрение вернулось к нему, он увидел, что его держат, вернее, поддерживают с двух сторон, чтобы он не упал. Мужчина в рясе сдвинулся со своего места, медленно подошел к столу и сдернул черное покрывало.

На алтаре лежала та самая девушка, которая подавала ему напиток. Она была полностью обнажена. Глаза ее были словно остекленевшими, казалось, она находится в каком-то глубоком трансе. Лицо ее было таким же белым, как и лицо человека в рясе.

В руках его появился небольшой серебряный сосуд — нечто вроде чаши с узким горлышком. Продолжая бормотать практически беззвучно, человек принялся поливать девушку какой-то темноватой, вязкой жидкостью. По запаху и цвету стало понятно, что это человеческая кровь. Пролив немало этой самой крови, Дато ни с чем бы не спутал солоноватый, удушливый запах, всегда похожий для него на реактив, полный тяжелых металлов. Запах, который забивал ноздри, заполнял легкие, а потом уже не выветривался.

Мужчина сдернул распятие с груди и стал чертить на теле девушки какие-то знаки. Пение стало громче. Теперь оно вибрировало изо всех сил, сокрушая барабанные перепонки. Этот страшный звук причинял Дато буквально физическую боль. Он дернулся в руках тех, кто держал его, и они его выпустили. Он поднес руки к лицу, закрывая глаза.

Перед ним с огромной скоростью стали проноситься все события его жизни, все катастрофы и травмы, которые он когда-либо пережил. Все самое болезненное, ранящее, порочное выросло до невероятных размеров. Дато испытывал просто невыносимую боль.

Попытался кричать — но голос больше не подчинялся ему, как не подчинялся рассудок и контроль над воспоминаниями. Страшные фрагменты его жизни все продолжали проноситься перед ним. Он был готов на что угодно, только чтобы избавиться от этой боли.

В какое-то мгновение мужчина в рясе оказался рядом. Дато увидел, что он протягивает ему ту самую серебряную чашу, из которой поливал тело девушки. Повелительным жестом мужчина велел ему пить.

Сопротивляться больше не было сил. Возле самых своих губ Дато ощутил острый металлический ободок чаши. И, подчиняясь сокрушительной чужой воле, отпил.

Напиток имел пряный вкус. Неожиданно он оказался горячим. По вкусу был похож на вино со специями и показался ему очень хорошим, и он стал пить жадно, захлебываясь. Часть вина пролилась на подбородок, на рубашку. Дальше — снова провал. Все кружилось и кружилось, словно он попал в центрифугу. С удивлением Дато обнаружил, что больше не стоит, а лежит пластом на каменном полу.

Рядом с ним снова выросла фигура мужчины в рясе. Неожиданно она показалась ему огромной. Мужчина опустился рядом с ним на колени. В руках его теперь был нож.

Не отрывая глаз, Дато смотрел на тонкую дрожащую сталь серебряного лезвия. Затем протянул руку. Сам. В этом жесте он почувствовал неожиданную свободу — он вдруг понял, что это самое правильное, самое лучшее, что он может сделать. Единственный правильный путь.

Дато крепко сжал холодную рукоятку. Боль неожиданно прошла. Тело стало таким легким, что ему показалось — еще мгновение, и он поплывет по воздуху. Поднимется вверх над всем миром, над собой.