Годится. Лезвие и рукоять составляют одно целое. У этого ножа нет недостатков.

Коррадино смотрел на остывающий черный нож. В последний раз он оглядел свою комнату. О ней не знал никто, кроме Джакомо. Эту комнату он оборудовал через день после того, как раскрыл тайну изготовления зеркал, и с тех пор всю секретную работу делал только здесь.

Столь бережно хранимый им секрет заключался в технологии производства. Он наткнулся на него случайно: выдувал вазу и допустил ошибку. Этот секрет спас его от смерти, его щадили и жадные мастера, и Десятка. Благодаря тому же секрету он вырвался из тюрьмы Мурано и ходил по Венеции, почти как другие, свободные люди. Если бы не секрет, у Коррадино не появилось бы самое совершенное его творение — Леонора. Секрет был известен только ему, он не доверил его даже записной книжке, и теперь его жаждал выведать чужеземный король.

Я пообещал унести секрет в могилу. Я и не знал, насколько окажусь прав.

Виттория Минотто была заинтригована, что случалось с ней нечасто. Чтобы закрепить это чувство, она назначила встречу в кафе «Флориан». Если человек решил раскошелиться, пускай хотя бы получит удовольствие.

День выдался хороший, но в воздухе чувствовалось дыхание осени, а потому Виттория заняла столик внутри знаменитого, зеленого с золотом салона. Там ее трудно будет не заметить. Сегодня не было ни струнного квартета, ни пианиста. Большинство туристов разъехались: до карнавала город погружался в зимнюю спячку. Виттория, уроженка Венеции, знала, что школьные туры и автобусные летние экскурсии заканчиваются, теперь начнут приезжать пары, вырвавшиеся в четырехдневный отпуск погулять по пьяцце — с четверга по понедельник.

Она заказала страшно дорогой caffe americano и закурила. Стала смотреть в окно: хотела проверить, сможет ли определить на расстоянии человека, который назначил ей встречу. А, вот и он. Молодой, красивый. Решительной поступью распугивает голубей. Что ж? Все лучше и лучше. Он тотчас ее нашел.

— Синьорина Минотто?

Да, это его голос она слышала по телефону: низкий, взволнованный.

Она наклонила голову и выпустила колечко дыма.

— SÌ.

Он сел, без спроса взял сигарету и закурил. Молодой человек ей сразу понравился.

— Думаю, что могу рассказать вам кое-что интересное. О Леоноре Манин. Точнее, не о ней самой. О Коррадо Манине. История примечательная.

Вот оно. Слово было сказано, она жила ради таких слов. Маленькой девочкой, сидя на коленях отца, она задыхалась в предвкушении, когда слышала: «Давным-давно жили-были…» Она просила рассказывать ей еще и еще!

История.

— Продолжайте.

Джакомо дель Пьеро посмотрел из окна на канал Мурано. С улицы донесся какой-то шорох. Джакомо поднял свечу, вгляделся сквозь узкие стекла, но ничего не увидел. Пламя свечи выхватывало лишь его собственное отражение, обрезанное оконной рамой, — портрет старика.

Джакомо отвернулся и задумался, что бы сделать. Наверное, поесть — в кладовке оставались хорошая болонская колбаса и кувшин вина, но аппетита не было. Похоже, в его возрасте есть требовалось меньше, его питало другое: книги, работа, дружба. Он подумал о Коррадино: мальчик с годами стал ему как сын. Может, пойти к Коррадино и выпить с ним? Нет, мальчик устал: он работает на таинственного клиента, маэстро Доменико из Старого театра. Джакомо никогда не видел этого человека, но знал, что Коррадино днями стоит у печи. Может, он и домой еще не вернулся.

Джакомо взял старую виолу, смычок, и пальцы сами собой заиграли печальную народную песню, в тон его настроению. На сердце у него было тяжело, но почему, он не смог бы объяснить. Тревога заставляла его то и дело подходить к окну с того момента, как он вернулся из стекловарни.

Тихий стук в дверь его не удивил, весь вечер он ждал чего-то подобного. Джакомо бережно положил виолончель на скамью, и его вдруг посетило жуткое видение: сейчас он отворит дверь Смерти, которая наконец-то пришла за ним. Но поздний гость оказался не Смертью. Это был Коррадино.

Они сердечно расцеловались, хотя Джакомо заметил, что друг чем-то взволнован. Войдя в дом, тот не находил себе места: не мог ни сидеть, ни стоять, сперва отмахнулся от вина, но тут же взял бокал и осушил одним глотком.

— Коррадино, что с тобой? У тебя лихорадка? Ты отравился ртутью?

Последнее время Коррадино сильно кашлял. Это был признак отравления ртутью, которую использовали при серебрении зеркал. На прошлой неделе Джакомо настоял, чтобы друг положил под язык четыре перчинки. Он верил, что они способны отогнать болезнь легких. Как и все венецианцы, Джакомо с большим уважением относился к таинственным восточным специям. Но даже специи не могли предотвратить отравление. Серебряный дьявол довел до могилы немало стеклодувов: их погубило собственное ремесло. В ответ Коррадино покачал головой, но глаза его лихорадочно блестели.

— Я пришел… — начал он и замолчал.

Джакомо схватил Коррадино за руку и усадил на скамью.

— Успокойся, Коррадино. В чем дело? У тебя неприятности?

Коррадино рассмеялся и покачал головой.

— Я пришел сказать… Не знаю, что… Я очень многого не могу вам сказать! — Он глубоко вдохнул. — Я хотел сказать, что обязан вам всем: вы заменили мне отца, вы неоднократно спасали мне жизнь. Мне нечем вам отплатить. Что бы со мной ни случилось, я хочу, чтобы вы не думали обо мне плохо. — Он отчаянно схватил старика за руки. — Обещайте, что не будете думать обо мне плохо.

— Коррадино, я всегда буду хорошо о тебе думать. Что случилось?

— Еще одно. Если увидите Леонору, если когда-либо ее увидите, скажите, что я всегда любил ее и по-прежнему люблю.

— Коррадино…

— Обещайте!

— Обещаю, но ты должен объяснить, что все это значит. Что на тебя нашло? Что ты задумал?

Коррадино встрепенулся.

— Ничего я не задумал. Ничего. Я… — Он рассмеялся и уронил голову на руки, запустив пальцы в черные кудри. — Простите, — произнес он более спокойно. — Просто настроение такое, точно морок. Должно быть, подросшая луна так на меня влияет.

Он махнул рукой в сторону окна. Джакомо увидел, что луна почти полная, к тому же странного оттенка. Возможно, она виновата и в его сегодняшней тревоге.