Александра молча кивнула. Она уже начинала жалеть о том, что воспользовалась любезным предложением полковника. Говорить о делах клиента художница не имела права, да и ее собственные взгляды этого не позволяли. Но Николай Сергеевич не собирался менять тему.

— И как, Ольга Игоревна выручила сумму, чтобы ссуды покрыть? Она ведь сразу нескольким банкам должна. Вы знаете, что дом почти уже не ее собственность?

— Кое-что слышала, но мне не хотелось бы об этом говорить, — Александра, отвернувшись, упорно глядела в окно. Лес кончился, и по обе стороны дороги распахнулись майские поля, гигантские лоскутные ковры из черного и зеленого бархата. Вдали, в низине, змеиным извивом блеснула речка. Воздух был так чист и неподвижен, что можно пересчитать все сухие громадные камышины на топких рыжих берегах.

— Не хотите — не надо, — полковник говорил спокойно, но в его голосе не было прежнего дружелюбия. — Да это и все равно, получится у нее расплатиться с долгами или нет. Она тут же влезет в новые долги.

— Как это? — не выдержав, Александра повернулась к собеседнику, пристально глядя на его четкий профиль. — Почему вы так думаете?

— Откровенность за откровенность, — полковник слегка пожал широкими плечами, и художница прикусила губу. Внезапно решившись, она порывисто заявила:

— Аукцион провалился. Ничего мы не заработали. Да и потом еще… Неприятности всякие.

Полковника, судя по всему, вполне устроила полученная информация. Он кивнул:

— Так я и думал. Вообще представить невозможно, что люди выложат деньги за такую ерунду! Какие-то побрякушки… Бусы пластиковые… В советское время в любом магазине «Галантерея» такие продавались, рубль — ведро.

Александра не сдержала улыбки:

— Вы совершенно правы, это выглядит неправдоподобно. И странно. Но я уверяю вас, что даже за бижутерию того уровня, который поддерживался в советских магазинах «Галантерея», сейчас платят неплохие деньги. А есть вещи уникальные, из редких материалов, давно снятых с производства, мастерски исполненные, с необычной историей. Цены могут быть самые неожиданные. Для меня это новая тема, и я сама в последние дни совершила много открытий.

И, вздохнув, художница добавила:

— Но, к сожалению, Ольге я ничем помочь не смогла.

Полковник выслушал Александру внимательно, чуть склонив голову в ее сторону, и, когда она замолчала, произнес после краткой паузы:

— Жаль девушку. Она ведь совсем одна.

— А ее дядя… — вырвалось у Александры. Художница тут же осеклась — такой гневный взгляд метнул в нее полковник.

— Дя-дя? — раздельно, издевательским тоном выговорил он. — Это какой дядя? Который в Германии живет?

— Его зовут Эдгар Штромм, — с опаской уточнила Александра.

— Да я понял, о ком речь, — полковник говорил уже с явной ненавистью, которую и не пытался скрыть. — Мерзавец отъявленный.

— Как? — оторопела Александра. Ее сердце часто забилось, к горлу подступил горячий ком. Художница сама не понимала, почему ее так взволновало это утверждение, ведь и она составила о Штромме не самое лестное мнение. — Почему мерзавец?

— Вертит ею как хочет, а она делает все, что он прикажет, — гневно пояснил Николай Сергеевич. — Не соображает, что себе во вред. И одна она остается из-за него. И долги у нее по его вине. Если бы не этот дядя, как вы его ласково называете, она была бы и при деньгах, и замужем. Детей бы уже нянчила!

— Признаться, этот человек и у меня не вызвал доверия… — медленно проговорила Александра, когда поток обличений в адрес Штромма иссяк. — Но у меня нет никаких оснований думать о нем плохо. Это просто какое-то предубеждение, ни на чем не основанное…

— У вас, женщин, так часто бывает! — отрывисто бросил полковник. — Составите себе мнение о человеке, и вас уже не переубедишь. Так вы разве не на Штромма работаете? Я видел, вы вместе приезжали.

Александра вопросительно взглянула на него, и Николай Сергеевич, не смущаясь, пояснил:

— Я послеживаю за нашей аллеей, соседка ведь одна, а поселок вечно стоит настежь, заезжай кто хочешь. Видел, как вы на днях приходили с ним.

— Да, он нанял меня, — призналась Александра и тут же добавила: — Но я не считаю, что работаю на него. Да и миссия моя уже почти выполнена. Остались неприятные формальности.

— И вы его, стало быть, не знаете близко? — уточнил Николай Сергеевич.

— Знаю так же, как Ольгу, не больше и не дольше. А вы с ним общались теснее, судя по всему?

Полковник отчетливо фыркнул:

— Испытал такое наслаждение. Мы ведь с Ольгой Игоревной живем по соседству, она одна, я в отставке, делать особенно нечего… Ну, на рыбалку с друзьями выберусь, в лес по грибы схожу. Вечером читаю, я мемуары люблю. Новости посмотрю и выключу… Жена умерла пять лет назад, оба сына выросли давно, разъехались по разным гарнизонам. Они тоже военные. Внуков мне раз в году привозят, а в остальное время я их только у невесток в фейсбуке вижу. Конечно, я понял, что Ольге Игоревне нужна помощь. Женщине жить за городом, в частном доме, одной — это непросто. Я заходил по-соседски, предлагал помощь. Ольга Игоревна не отказывалась, благодарила, звала на чай. И тут однажды заявился этот дядя.

Последнее слово полковник выговорил с ненавистью.

— Он такую сцену устроил, что я дара речи лишился. Вот честное слово, из разряда «муж возвращается из командировки». А я всего-навсего стиральную машину помогал наладить, белье зажевала и не отдавала. Когда меня этот дядя увидел, его прямо затрясло. Я сразу понял, что дело неладно. Ольга Игоревна говорила, что он друг ее отца, она этого человека с детства знает. Но друзья так себя не ведут. Мне тоже не шестнадцать лет, я кое в чем разбираюсь!

— Вы думаете, Штромм ревновал? — выдохнула Александра.

— А черт его знает! — раздраженно бросил полковник. — Но вел он себя безобразно. Потребовал объяснений — кто я такой, что делаю в доме, откуда она меня знает. Честное слово, если бы не Ольга Игоревна, я бы ему… А так пришлось сдержаться. Никогда не стоит спорить с дураком, иначе вас могут перепутать. Это кто-то из великих так сказал, — после паузы добавил полковник, явно не желая присваивать чужие лавры. — Француз какой-то. Я потом уточню.

— Штромм не похож на дурака, — осторожно возразила Александра.

— А вел себя по-дурацки! Ольга Игоревна, бедная, потом извинялась передо мной, когда он уехал. Говорила, что у него проблемы, и потому нервы не в порядке. И что он за нее боится, не разрешает пускать в дом чужих людей. Это я-то чужой!

— Может быть, и так… — задумчиво проговорила Александра. — Проблемы, нервы, боится за Ольгу. А может, есть более важная причина, почему он так ее охраняет. Я, извините, не верю в ревность. Никакой любви там нет и в помине. Я это вижу. Тут должно быть более меркантильное основание для беспокойства. Я в этом убеждена, как и в том, что Штромм сейчас где-то неподалеку.