Мы с Ольгой синхронно подскочили с дивана и устремились из сестринской.

И умница-Ольга по пути даже успела подхватить с вешалки полотенце. И сунула в карман кусок мыла, который подобрала на умывальнике.

Меня выписали из больнички на следующий день. Перевезли в автозаке из Газза[13]в «Кресты». Чуть-чуть для порядка помариновали в собачнике[14], где мое брюхо поверхностно осмотрели наши тюремные эскулапы. И направили в мою старую камеру.

Я шел под конвоем по мрачным лестницам и коридорам в свою 426-ю хату, как к себе домой, предвкушал теплую встречу с Бахвой, Картиной и остальными и ликовал в душе. Так ли было две недели назад, когда меня вели по этой дорожке в первый раз!

— Здорово, братва! — гаркнул я, еще не пройдя через железную дверь, и камера встретила меня таким радостным гулом, словно на заполненном до отказа стадионе я забил решающий гол. Десятки пар глаз, что две недели назад смотрели в мою сторону недоверчиво и настороженно, сегодня светились нескрываемым восхищением. Я возвращался назад победителем. Я возвращался, совершив настоящий подвиг. Если бы я прибыл сюда прямиком из затяжного космического полета, то, наверное, и тогда не пользовался бы столь оглушительной популярностью…

— А Пионера как в суд увезли, так и с концами, — рассказывал мне Бахва последние новости, когда через час мы устроились за столом. — Пока в ИВС подержат, а как осудят, так сразу же в шестой корпус.[15]Не увидим мы больше Тимурчика нашего. Эх… Зато Коста вернулся… А у меня тут опять приступ был. Колбасило сутки. Я такой — Картине: «Мочи мне в грудину, как Коста мочил, не менжуйся». Эта падла и рад стараться. Замочи-ы-ыл… Бля-а, тебе тока картами шлепать! — Бахва шутливо замахнулся на Леху, и тот, тоже шутливо, прикрыл голову руками. — Короче, чуть жмуром меня не заделал… Ну, будя, братва, о нашем. Давай, Костоправ, о своем. Что следак? Что пресс-хата? Чем больничка живет?

— Отлично живет, — улыбнулся я, вспомнив сегодняшнюю сумасшедшую ночь, проведенную с Олей. — Разлагается эта больничка, совсем как буржуазия…

И я со всеми подробностями поведал о своих приключениях, начиная с беседы с адвокатом и допроса у следака и заканчивая чистенькой сестринской. Мне внимали с раскрытыми ртами, даже забыв про быстро остывающий чифир. Вокруг стола на нарах и просто на корточках собралась почти вся наша хата.

За всю свою жизнь я, кажется, еще не выступил перед такой большой и внимательной аудиторией.

С таким длинным докладом. А ведь раньше произнести даже коротенький тост в тесной компании за дружеским столом я боялся просто панически. Ибо был крайне косноязычен… А тут! Я травил складно и вдохновенно. Я полностью владел своей взыскательной аудиторией, и она мне внимала, затаив дыхание, лишь в некоторых местах вставляя короткие комментарии и перебивая меня восхищенными возгласами.

Похоже, пошли мне на пользу десятидневные курсы в больничке, где, лежа в палате, я выслушал столько баек, сколько не слышал за всю свою жизнь.

— Во, ништяк! — подбил результат Леха Картина, когда я закончил. — Про шалаву-то эту много напарил?

— Нишкни, профура! — тут же рявкнул я на него. Меня моментально взбесило, что этот урод обозвал мою Олю шалавой. Но предъявить ему я решил другое. — Кому парить я буду?! Тебе?! Или ему?! — Я кивнул в сторону Бахвы. — И вообще, забей себе на носу, что парашу гнать стану лишь мусорам! И то лишь, когда понадобится! А пока я и им чистоганом…

— Коста, Коста! — перебил, похлопав меня по плечу, Бахва. — Закройся. И успокойся. Я сам все скажу. — И он повернулся к Картине. — А ты, падла, фильтруй свой базар! И смотри внимательно впредь, на кого гонишь, даже если и не подумавши. За «неподумавши» языки коротят… Ну, все, братва, завязали с базаром-вокзалом. Непоняток еще не хватает за нашем столом. Покажи-ка Коста нам лучше, в каком месте пузо порезал. Братва пусть позырит, поучится. Ты ж у нас как-никак дохтур. А вдруг кому из пацанов доведется когда-нибудь там побывать, откуда ты вышел. Не приведи Господи. — И смотрящий мелко перекрестился.

Я разделся до пояса и продемонстрирован свой, еще богато заклеенный пластырями, живот. Притом настолько богато, что разобраться, где и чего, там было непросто. Зато я порадовал разочарованную хату видом своего рассаженного чуть ли не до мяса плеча и длинными царапинами поперек спины, которые ночью мне оставила Ольга.

Это было великое шоу! Посмотреть на эти отметины плотской любви приползли из-под нар даже законченные доходяги.

Потом Леха Картина благородно, даже без чьей-либо подсказки, освободил мне свою шконку — «Куда тебе, Коста, наверх с твоим животом?» — а сам забрался на мой третий этаж.

— Вот там и останешься, — проскрипел, заметив этот маневр, смотрящий и объяснил, почему принял такое решение: — Ты там не был, где он побывал.

— А мне что ли в падлу тут спать? — без тени обиды заметил Картина. — Отсюда все видно, как с вышки. Вот возьму автомат, и как кто на запретку…

Дальше я просто не слышал, о чем он там еще блудит своим языком. Стоило мне прилечь на жесткие нары, прислониться щекой к подушке, как тут же все закружилось перед глазами, и включился какой-то сон. Я еще не понял, какой. Лишь успел удивиться, что отрубился так быстро, как не отрубался с того самого дня, когда Ангелина накачала меня диморфозолом. Ну, если, конечно, не считать мою экскурсию в пресс-хату, закончившуюся харакири.

М-да, вот что значит всю ночь напролет заниматься тяжелой, хоть и приятной работой. Эх, Оля, Оля, как ты там без меня, уголовника? Сразу забудешь или сумеешь по блату добыть свиданку со мной? Или хотя бы подкинуть мне дачку. Вот бы было приятно. Вот хотелось бы. Очень хотелось бы… Похоже на то, что я крепко влюбился в тебя.

И ведь выбрал, идиот, для этого время!

* * *

— И вот такая колода. Новенькая, не игранная. — Картина протянул мне колоду карт, размером поменьше пасьянсных. — В середке газета, на рубаху берут бумагу однотонную, цветную. Можно, конечно, взять… — только это хреново, ща объясню —…так вот, взять белую, но поплотнее, а то газетка будет просвечивать. А такие рубахи пацан глазастый да с памятью быстро в себе отложит. И считай, что он на фишках, а ты в фуфле[16]. Да и из белой бумаги рубашка запачкается в момент, засалится за десять сдач. И тогда тот же головняк для тебя, что и с прозрачной бумажкой. Так что ищи чего-нибудь потемней на рубаху.

Я внимательно слушал и кивал головой — мол, все понимаю, во все въезжаю, как нельзя лучше. Сегодня было мое первое занятие с Лехой по «правильной» игре в рамс. Так, чтобы не проигрывать вообще или хотя бы всегда заканчивать в плюсе — зарабатывать деньги.