– Мама…

Привидение дернулось, желало подлететь ближе, но боялось. Леди Габриэлла эль Колдроус так давно ждала этого дня, но сейчас попросту растерялась. Так и парила над полом, не пытаясь заговорить, ожидая, когда ее маленькая девочка даст хоть какую-то реакцию.

– Не может быть. Моя Тьма…

– Я.

– Ты так нужна была мне… – слезы лились по щекам, срывались с подбородка, утопая в ткани платья.

– Я была с тобой. – Призрачная слезинка оставила след на лице.

– Не могу… – осознание давило, вынуждало сползти по стене, усаживаясь прямо на пол. – Я убила…

– Нет-нет! Это сделала я! Ты отдала мне контроль! Я сама! Я принимала решение!

Петриция мотала головой, отрицая слова, саму жизнь. Не вникала в слова. Боль раздавливала, перемешиваясь с отчаянием и слабостью.

Габриэлла хотела быть рядом, успокоить, разделить чувства, но дочка пресекла ее действия на корню:

– Нет. Не надо. Оставь меня одну…

– Но…

– Оставь меня одну! – истерика затапливала, затуманивая разум.

Плечи Габриэллы опустились, а сама женщина молчаливо растворилась в воздухе. Петра не знала, куда перенеслась ее мать, да и не думала об этом. Теперь ощущала вину еще и за то, что прогнала. Это чувство усиливалось, угнетало израненную душу.

Свернувшись клубочком прямо на полу, зажмурила веки, но слезы не хотели отступать. Они смешивались с всхлипами, которые тоже пыталась сдерживать, да вот только безрезультатно.

– Петра, я принес вещи. – Раздался стук в дверь.

Не хотела отвечать, не хотела, чтобы видел такой.

– Петра! – молчание в ответ.

Закусывала ребро ладони, лишь бы не издать ни звука.

– Петра, я вхожу! И да, у меня нет совести!

Дверь отворилась, вынуждая девушку сжаться еще сильнее.

– Эй-эй! Ты чего? – Пракир опустился на колени рядом с Петрой, отбросив вещи в сторону, на зеленый пуфик.

Приподняв, прижал к себе, обнимая, успокаивая. Давал возможность выплакаться, позволяя своей рубашке пропитаться чужыми слезами.

– Вот и случилось, птичка? Вернула себе эмоции. – Поддерживал аккуратно, поглаживая обнаженную спину ладонью.

Пальцы второй руки вытирали мокрые щеки.

– Я убила… Там. Я… Людей.

– О чем ты, птичка? Ты никому не причинила зла. Твоя Тьма наказала виновных, но не ты.

– Я…

– Нет, Петра. Ты ничего не сделала, слышишь? – приподняв подбородок, заглянул в аметистовые глаза.

Находился так близко, что мог бы поцеловать, но сдержался, уповая на состояние девушки.

– Моя Тьма… мама…

– Мама?

– Моя мама…

– Ну, нет-нет. Так дело не пойдет! Ты же радоваться должна, глупенькая! Мама. Представляешь, она ведь всегда была с тобой. Была рядом, понимаешь? Видела все, что происходит с тобой, твоими глазами. Наверняка помогала. Ведь помогала же?

– Да… но я прогнала… – слезы полились с новой силой.

– Ты просто расстроена, птичка. Я понимаю, и твоя мама это понимает. Я уверен, она не в обиде.

Под нежными, невесомыми касаниями почти успокоилась, но жизненные силы не возвращались. Хотелось лечь и не вставать, а лучше заснуть, чтобы проснуться в мире, где горечь не пропитывает кожу, не оседает на языке.

– Вот и хорошо. Давай-ка лучше вымоем тебя.

Чувствовала себя безвольной куклой, безропотно соглашалась на все, лишь бы отвлечься. Пракир поднялся вместе с девушкой и, поддерживая ее, поставил на ноги. Слабая, подавленная, словно маленький ребенок, которому необходимы забота и защита. Так он заставлял себя думать, когда ладони проходились по тонким плечам в намерении снять рваное платье.

Проклинал тот миг, когда решился привести ее к себе. Уж лучше бы передал Грону… но пальцы продолжали пробегаться по коже. Сам себя обрекал на мучение, но не желал его прерывать.

Снять нижнее платье не решился, несмотря на то, что оно тоже было испорчено. Слишком большим станет искушение, хотя куда уж больше? Осторожно приподняв, усадил Петрицию в небольшой мраморный бассейн. Роскошь для других, но не для этого дома. Не удержался и погладил щеку, вызывая жалкую, неестественную улыбку.

– Не против, если мы как следует промоем твои волосы? – спросил, улыбаясь в ответ.

От воды ткань нижнего платья облепила тело, вырисовывая женственные изгибы. Безуспешно прикрывалась руками, выглядя самым очаровательным образом. Старался не опускать взгляд, смотрел в глаза, но неизбежно прокатывался по телу.

Нерешительно кивнула в ответ, а он уже и забыл о том, какой вопрос задавал.

Встав за ее спиной, провел над волосами ладонью, напитывая их влагой. Видел, что Петра зажата, а потому начал комментировать свои действия:

– Сейчас возьмем вот этот красивый бутылек. Знаешь, моя сестра, когда приезжает погостить со своим супругом, неизменно привозит в подарок разные наборы для ухода за волосами и телом, будто здесь, в Киролии, нельзя все это приобрести в лавке. – Аккуратно массировал голову, распределяя пену по длинным графитовым волосам.

Петра могла бы и замурчать подобно кошке, так нежили действия мужчины.

– А теперь нам нужно смыть пену. Запрокинь немного голову, чтобы вода не попала в глаза.

Омывал бережно, слишком медленно, словно боялся навредить такой простой, но в то же время интимной заботой. Приподняв мокрые волосы, свернул их в подобие венка, закрепляя собственной Тьмой. Больше ничего не придумал. Проделав это, Пракир задумался над тем, как быть дальше. Следовало вымыть и тело, но сделать это, когда Петра одета в нижнее платье, невозможно.

– Сможешь немного постоять, птичка?

Кивнула в знак согласия и осторожно поднялась, продолжая прикрывать самые выдающиеся места. Столкнувшись с горящим взглядом, неизбежно покраснела. Уже понемногу приходила в себя.

– Давай так. Я сейчас запущу к тебе вихрь и отвернусь, а ты снимешь нижнее платье. Сможешь сама?

Застенчиво кивнула в ответ и спрятала взгляд.

– Потом добавлю в вихрь содержимое вон того желтого пузырька. Тебе нравится запах ромашек? Хорошо.

Образовав на ладони небольшой темный вихрь, подкинул его. Разросшись, неугомонный ветер обнял Петру со всех сторон, скрывая ее тело от чужих глаз. Стояла посреди воронки, ожидая, когда Пракир все же отвернется.

– Ах, да… – повернувшись спиной, сложил руки на груди и бессовестно следил за действиями девушки через зеркало.

Сняв мокрую ткань, положила ее на бортик бассейна. Видел лишь ключицы да тонкие, словно фарфоровые, руки. Два кулона, что разместились на шее, пытались улететь вместе с круговыми потоками воздуха. Засмотревшись, очнулся лишь тогда, когда аметистовый взгляд встретился с ним в зеркале. Теперь ее щеки краснели совсем не от слез.