И вдруг… Вот уж чего никак не ожидал Марк Антоний от Октавиана, так это разговора о его бывшей и будущей женах.

– Марк Антоний, не обижайся, но не могу не сказать. Твои беды во многом из-за женщин. Будь у тебя хорошая, добрая жена, умная, терпеливая, которая смогла бы показать тебе достойную жизнь, ты бы сделал куда больше, завоевал половину мира. – Октавиан тихонько рассмеялся. – При условии, что вторая будет моей.

Шутка получилась плоской, но Марк тоже улыбнулся.

– Согласен.

– Ты вдовец, женись снова, только осмотрительно, не на египетской царице, а на достойной римлянке.

– Где же взять такую?

Октавиан встал, прошелся, Марк с удивлением наблюдал волнение консула. Неужели и этот сухарь умеет волноваться?

– Моя сестра… моя любимая сестра Октавия, достойнейшая женщина, только что овдовела. Конечно, девять месяцев вдовства еще не прошли, к тому же Октавия носит под сердцем ребенка умершего супруга, но сенат может разрешить такой брак. Октавия скоро родит и сможет стать твоей женой.

Марк Антоний едва не заорал во весь голос:

– Ты совсем сошел с ума?! Предлагать мне сестру, да еще и беременную от первого мужа?!

Но встретился с твердым взглядом Октавиана и сник. Стоит сейчас начать возмущаться, и все договоренности полетят в тартарары.

– Я не намерен жениться, только что овдовел. Какой бы сумасшедшей ни была Фульвия, я любил ее. А Клеопатра… у кого из мужчин в походах не бывает любовных приключений? К тому же я старался, чтобы заручиться поддержкой и помощью Египта. Ты же знаешь, что на Востоке без этого сделать ничего нельзя.

– Заручился? – Глаза Октавиана смотрели насмешливо.

Марк Антоний все же разозлился:

– Да!

– Я тебя не тороплю, но, выделяя помощь, хотел бы знать, что ты не будешь заниматься шашнями с чужими царицами и у тебя будет достойная семья. Познакомить тебя с Октавией?

– Дай ей хоть родить…

– Это не так скоро.

И снова взгляд Октавиана пригвоздил Антония к месту. Кляня себя на чем свет стоит, а заодно и всех женщин, вместе взятых – Фульвию, из-за которой теперь приходится пресмыкаться перед этим мальчишкой, Клеопатру, из-за которой потерял столько времени, Октавию, которой приспичило так некстати овдоветь, Марк Антоний кивнул.

Октавия ему понравилась, причем, на удивление, сильно. Она была похожа на брата, но если в Октавиане его щуплость казалась хилостью, то у женщины она выглядела хрупкостью. Тихая, спокойная, нежная, она была полной противоположностью неистовой Фульвии и чувственной Клеопатре. Правильные черты лица, умиротворенный взгляд больших глаз, тихий голос, строгая манера держаться, сразу говорящая о ее происхождении и положении, – все было новым для Марка Антония, привыкшего общаться с горячими, соблазнительными женщинами.

Именно эта непохожесть на всех предыдущих его жен и любовниц сыграла свою роль. Марк Антоний согласился жениться на сестре Октавиана, если разрешит сенат. Сенат, взбудораженный известиями о возможной женитьбе консула на египтянке, согласился с таким поворотом дел и одобрил этот брак, несмотря на беременность вдовы от предыдущего брака. Согласен новый муж, и ладно.

В сентябре между триумвирами был подписан новый договор, получивший название Брундизийского, по которому несколько перераспределялись провинции, граница владений Октавиана заметно отодвигалась на восток, Италия считалась совместными владениями всех троих, а еще Марк Антоний обязывался жениться на сестре Октавиана. Неудивительно, ведь браки считались одним из самых верных средств для скрепления союзов. Неудачную попытку самого Октавиана скрепить союз женитьбой на Клавдии никто ему в вину не ставил, потому что помнили выходку Фульвии.

В сентябре Марк Антоний женился на сестре Октавиана Октавии и увез беременную от другого супругу в Афины – дожидаться обещанной Октавианом помощи.

У Антония была женщина-политик, способная поднять войска против консула, женщина-праздник, умеющая организовывать невиданные пиры, а теперь появилась домашняя женщина, тихая и спокойная работница. Октавия не стремилась захватить мир или противостоять властному мужчине, она не была царицей, законодательницей моды, она просто ткала, пряла, шила, следила за слугами и экономно вела их небольшое хозяйство. А еще читала и пестовала детей – двоих, что у нее уже были, и третьего, пока не родившегося.

И… любила мужа, потому что так надо, потому что жена должна любить мужа, даже выбранного без ее участия.

Октавия вспоминала неистовую Фульвию и жалела Марка Антония, считая, что это сумасшедшая жена испортила мужу жизнь. Нет, сестра Октавиана была намерена всегда и во всем поддерживать супруга, помогать ему, беря на себя заботы о доме и хозяйстве.

Марк Антоний, никогда домашними делами не занимавшийся, не понимал такой заботы, но ему было приятно. Человек способен уставать даже от праздника, от веселья, от развлечений. Антоний устал, ему понадобилась спокойная, размеренная жизнь, чтобы отдохнуть от… отдыха!

Друзья и знакомые не узнавали консула, как может изменить человека супруга! Он сменил жизнь вождя на скромную жизнь частного лица, семья уехала в Афины, где Марк стал греком: надел греческую одежду, обул сандалии, отказался от большинства слуг, занимался физическими упражнениями, слушал лекции учителей, много беседовал на философские темы… И терпеливо ждал, когда же супруга родит и ее можно будет заключить в объятия.

Все видели, что Марк Антоний серьезно увлечен Октавией, подчинил ей свою волю, готов выполнять любые прихоти, которых у женщины просто не было, она слишком скромна. Марк изведал новую, незнакомую ему размеренную жизнь, полную не развлечений, а труда, понял, что и труд может приносить удовольствие. Открытие его потрясло. Антоний совершенно забыл, что это же твердила Клеопатра, призывавшая перемежать дело с развлечением, в памяти консула от пребывания в Александрии остались только пиры и кабаки. Теперь он, казалось, отдыхал душой.

Что произошло потом, неизвестно, то ли Марка Антония потянуло отдохнуть от такой сельской трудовой идиллии, то ли он понял, что спокойная, размеренная жизнь хороша время от времени, то ли родившая жена не оправдала мужских надежд беспокойного мужа…

Октавия снова быстро забеременела, а Марк от праведной жизни заскучал. Едва ли он думал о возвращении к Клеопатре, слишком далеко та находилась, но привычку к роскоши вернул, снова окружив себя множеством охранников, клиентов, просителей, заглядывающих в глаза, сменил одежду, перестал философствовать и вспомнил, что он полководец.

В следующем году он даже вернулся в Сирию, где его полководец Вентидий сумел побить парфян и выдворить их за Евфрат. Немного поучаствовав в войне и сам, довершив содеянное Вентидием, Марк Антоний обвинил того во взяточничестве и отправил в Рим, приписав победу себе.

Можно было бы и успокоиться, из Афин от Октавии летели письма с восторженными поздравлениями в честь изгнания парфян с земель, принадлежащих Риму. Но Марк чувствовал себя отвратительно, во-первых, славу, с которой его поздравляли, добыл не он сам, во-вторых, что это за слава – освободителя ранее завоеванных земель?! Нет, ему нужна была масштабная война с Парфией, чтобы завоевать это царство, завершить дело, которое до него не смогли сделать ни Кассий, ни Помпей, ни Цезарь. Вот что достойно великого полководца, а не просто изгнание одного парфянского корпуса!