патриархальном обществе сын находится во власти отца; он – его собственность, судьба сына определяется отцом. Чтобы стать наследником отца – добиться, в более широком смысле, успеха, – сын должен не только ублажать отца, он должен быть ему покорен, слушаться и подчинять собственную волю воле отца. Как всегда, угнетение ведет к ненависти, к стремлению освободиться от угнетателя и в конечном счете уничтожить его. Мы видим ясные примеры этого: старый крестьянин правит как диктатор сыном и женой до того момента, когда умирает. Если этот день далек, если сын достигает возраста тридцати, сорока или пятидесяти лет и все еще должен подчиняться власти отца, то действительно во многих случаях он ненавидит его как угнетателя. В современном деловом мире все это в значительной мере смягчено: отец обычно не владеет собственностью, которую мог бы унаследовать сын, поскольку продвижение молодого человека основывается по большей части на его собственных возможностях, и лишь редко, в случае личного владения предприятием, долгожительство отца удерживает сына в подчиненном положении. Однако так стало совсем недавно, и смело можно утверждать, что на протяжении нескольких тысячелетий существования патриархального общества существовал внутренний конфликт отцов и сыновей, основанный на власти отца над сыном и стремлении сына восстать против нее. Фрейд видел этот конфликт, но не понял его природы как черты патриархального общества; вместо этого он интерпретировал его как сексуальное соперничество между отцом и сыном.

Оба наблюдения – несексуального желания защиты и безопасности, райского блаженства, и конфликта между отцом и сыном как неизбежного побочного продукта патриархального общества – были объединены Фрейдом в комплекс, в котором привязанность к матери носила сексуальный характер, а отец тем самым становился соперником, само имя которого вызывало страх и ненависть. Ненависть к отцу в силу сексуального соперничества из-за матери часто демонстрируется высказываниями маленьких мальчиков: «Когда отец умрет, я женюсь на тебе, мамочка». Такие фразы используются как доказательство убийственных импульсов со стороны мальчика и степени его соперничества с отцом.

Я не верю, что они доказывают что-то подобное. Естественно, бывают моменты, когда маленький мальчик хочет быть таким же большим, как отец, и заменить отца в роли любимца матери. Естественно, что в неопределенном состоянии, в котором живут все дети старше четырех лет, когда они уже не являются младенцами, но с ними еще не обращаются, как со взрослыми, они испытывают желание быть большими; однако фразе «Когда отец умрет, я женюсь на тебе, мамочка», – очень многими придается совершенно незаслуженный вес как свидетельству того, что маленький мальчик действительно желает отцу смерти. Маленький ребенок еще не имеет представления о том, что представляет собой смерть, и на самом деле хочет сказать: «Хочу, чтобы отец ушел, чтобы все внимание матери принадлежало мне». Заключать, будто сын глубоко ненавидит отца и даже желает ему смерти, означает пренебрегать миром воображения ребенка и не видеть различия между ним и взрослым.

Рассмотрим миф об Эдипе, в котором Фрейд видел подтверждение своим построениям о трагических кровосмесительных желаниях маленького мальчика и его соперничестве с отцом (см. [32], гл. 7). Фрейд рассматривал только первую часть трилогии Софокла, «Эдип царь»; в ней говорится о том, что оракул предсказал Лаю, царю Фив, и его жене Иокасте, что если у них родится сын, этот сын убьет отца и женится на матери. Когда у них родился сын Эдип, Иокаста решила избежать судьбы, предсказанной оракулом, убив ребенка. Она передала мальчика пастуху, велев оставить того в лесу связанным, чтобы он умер. Однако пастух, пожалев младенца, отдал ребенка слуге царя Коринфа, который отнес его своему господину. Царь Коринфа усыновил мальчика, и тот вырос, не зная, что он не родной сын царю. Дельфийский оракул предрек Эдипу, что его судьба – убить отца и жениться на собственной матери. Эдип решил избегнуть этой судьбы, не возвращаясь к родителям. Покинув Дельфы, он вступил в ссору со стариком, едущим на колеснице, вспылил и убил старика и его слугу, не зная, что убил собственного отца, царя Фив.

В своих скитаниях Эдип пришел к Фивам, где Сфинкс пожирала жителей города; положить этому конец можно было только, отгадав загадку Сфинкс. Загадка была такова: «Кто сначала ходит на четырех, потом на двух, и наконец на трех?» Горожане Фив пообещали, что тот, кто отгадает загадку и тем самым спасет город от напасти, станет царем и женится на вдове предыдущего правителя. Эдип нашел ответ: человек; как ребенок, он ходит на четвереньках, как взрослый – на двух ногах, как старик – на трех, опираясь на палку. Сфинкс бросилась в пропасть, Фивы были избавлены от чудовища, а Эдип стал царем и женился на Иокасте, своей матери.

После того как Эдип счастливо процарствовал несколько лет, на Фивы обрушилась эпидемия, унесшая много жизней. Прорицатель Тересий открыл, что эпидемия – наказание за двойное преступление, совершенное Эдипом, – отцеубийство и кровосмешение. Эдип, сначала отчаянно старавшийся не признавать истины, ослепил себя, когда оказался вынужден ее увидеть, а Иокаста покончила с собой. Трагедия кончается на том, что Эдип наказан за преступление, которое он совершил в неведении, пытаясь избежать его совершения.

Были ли у Фрейда основания заключить, что этот миф подтверждает его взгляд, согласно которому неосознанные кровосмесительные побуждения и вызванная ими ненависть к отцу-сопернику присущи каждому ребенку мужского пола? Действительно, представляется, что миф подтверждает теорию Фрейда и что Эдипов комплекс заслуженно носит свое имя.

Впрочем, если рассмотреть миф более внимательно, возникают вопросы, подвергающие справедливость такого взгляда сомнению. Наиболее важный момент таков: если интерпретация Фрейда верна, следовало бы ожидать такого развития событий: Эдип встретил Иокасту, не зная, что она его мать, влюбился в нее, а затем убил отца, опять же не зная, что это – его отец. Однако нет никаких указаний на то, что Эдип был увлечен или полюбил Иокасту. Единственная причина брака Эдипа и Иокасты, которая нам сообщается, заключается в том, что вдова-царица является как бы приложением к трону. Можно ли поверить в историю, где главной темой служат кровосмесительные отношения между матерью и сыном, но совершенно не упоминается возникшее между ними влечение? Этому вопросу тем больший вес придает тот факт, выяснившийся относительно недавно, что по более ранней версии – Николая Дамасского – оракул лишь однажды предрекает женитьбу Эдипа на собственной матери (см. [43]).

Основываясь на этом, мы можем сформулировать гипотезу: миф может быть понят не как символ кровосмесительной любви между матерью и сыном, а как символ восстания сына против авторитета отца в патриархальной семье, а брак Эдипа и Иокасты является всего лишь вторичным элементом, лишь символом победы сына, который