На этот раз «памятных» сувениров из ее дома в его карманах она не нашла. Он попросту не успел ничего стащить, ведь она почти сразу повела его на «охоту». Хорошо, что он не обзавелся мобильным телефоном – новым изобретением, о котором теперь все говорят. Эвелин была уверена, что Робинсон звонил ей только с домашнего аппарата, всего несколько раз, так что вряд ли ее номер как-то выделялся среди других его контактов.

Далее банковская карта и билеты на электричку. Если он подтверждал чеки для оплаты регулярных поездок через банковскую карту, операции должны быть отражены в отчетах по карте. Можно ли по стоимости билета определить, куда он ездил? Не исключено, что он всегда платил наличными. Тогда нет никаких свидетельств того, что он регулярно навещал ее.

Пролистав ежедневник Робинсона, Эвелин не нашла ничего такого, что указывало бы на его связь с ней. Никаких ЭТК или КМ по воскресеньям, ни ее адреса. Правда, год начался не так давно. Может быть, дома у него сохранился прошлогодний ежедневник? Вряд ли, решила она. Робинсон был человеком аккуратным и экономным, не терпел путаницы и беспорядка.

Что еще он ей рассказывал о своей повседневной жизни? Эвелин методично рылась в собственной памяти, вспоминая все их беседы, в ходе которых она пыталась выведать подробности его существования в Лондоне. «О, теперь, на пенсии, я скучный старый холостяк», – отвечал он. «Всюду хожу пешком, чтобы быть в тонусе. Автобусы ждать не люблю, а на такси ездить чертовски дорого. Метро тоже не выношу, там слишком много туристов, будь они прокляты». Повседневные занятия? «Каждое утро в любую погоду иду пешком в Королевский автомобильный клуб, читаю там газеты. Нет, я там не обедаю. Слишком дорого для таких, как я, в нынешнее время. Да и вообще вряд ли я долго смогу оставаться членом клуба, судя по тому, как идут дела».

Эвелин взяла его ключи, подбросила их в руке, словно взвешивая. Мысль наведаться в Дольфин-Корт была соблазнительной, но это было слишком рискованно. Если уж ехать к нему, то сию минуту, рассудила она, пока его отсутствие не заметили. Иначе соседи, привратник, уборщица или кто-то еще заинтересуются, зачем она явилась к нему домой. Нет, придется исходить из того, что в его квартире не осталось ничего такого, что позволило бы установить связь между ним и ею, что он, как и она сама, привык полагаться на память.

И еще. Очень уж Робинсон хотел заполучить отчеты об оценке ее дома и имущества. Где гарантия, что он не забрал какие-то из документов с собой? Каждый раз, когда он предлагал: «Хотите, я все устрою?» или «Давайте я с ними свяжусь?», Эвелин отклоняла его помощь, а потом вызывала агентов на дом и решала вопросы с ними сама, без его участия. После показывала ему деловые бумаги – оценочные ведомости, выкладки страховщиков и аукционных домов, наблюдая, как он с жадностью ведет подсчеты, едва не потирая руки в предвкушении получения своей доли этих богатств, прямо здесь, в ее доме. Она никогда не делала копий каких-либо документов для него, все бумаги были прочно скреплены скобками, и после каждого его визита она проверяла, все ли страницы на месте: хотела убедиться, что он не увез с собой в Лондон ни одного листочка.

Эвелин была уверена, что она все предусмотрела. Или все-таки что-то упустила из виду? Перед ней на столе были разложены свидетельства его существования. Пожалуй, отвлекающий маневр был бы нелишним. И много времени это не займет.

Она схватила пальто, сумку, ключи от машины. Погода стояла чудесная, в такую не грех прокатиться на автомобиле до какого-нибудь сонного городка. Тогда будет очевидно, что он куда-то уехал, рассудила Эвелин, сворачивая в южную сторону, на шоссе А3. Летом оно запружено автотранспортом: все возвращаются в Лондон после выходных, проведенных на яхтах. Но в это время года машин было мало. Например, можно поехать в Лимингтон или куда-то туда, чтобы было недалеко от паромной переправы.

* * *

Как Эвелин и надеялась, Лимингтон встретил ее безлюдными улицами. Машину она оставила на почти пустой автостоянке. Можно было бы поехать в Саутгемптон и затеряться в потоке автомобилей, на которых народ возвращался из Европы после выходных, но Эвелин остановила свой выбор на Лимингтоне, потому что это был скромный, неприметный городок. Теперь она шла по улице неторопливым шагом, обычная женщина средних лет, совершающая на досуге послеобеденный моцион.

Вскоре она увидела то, что искала: встроенный в стену здания банкомат чуть в стороне от центральной улицы. В воскресенье после полудня здесь было тихо, туристов раз-два и обчелся, в пабах почти никого. Казалось, город вымер. Не снимая перчаток, Эвелин вставила в банкомат платежную карту Робинсона. Лишь бы получилось, молилась она. Эвелин произвольно набрала четыре цифры, затем еще четыре, в третий раз повторила попытку и с облегчением вздохнула: карта не выскочила. Банкомат ее проглотил. Насколько ей было известно (что бы Эвелин ни говорила Робинсону, рубрики, посвященные финансовым и денежным вопросам, в газетах она читала), на его счете теперь должна отразиться информация о попытке выполнения операции, а значит, банк в конечном итоге придет к выводу, что карта была похищена. У любого, кто станет его искать, сразу возникнет резонный вопрос: где он ее потерял – в Лондоне или Лимингтоне?

Эвелин осмотрелась по сторонам. По-прежнему почти никого. Солнце вот-вот опустится за море. Сейчас приятно было бы спуститься к воде и полюбоваться закатом, но Эвелин понимала, что надо возвращаться домой. Кстати, там ее ждала вкусная запеканка, оставшаяся с обеда.

6 февраля 1986 г.

Лисье кафе

Два дня спустя она заставила себя пойти в рощу, посмотреть, что с ним сталось. Он лежал там, где она его оставила, и выглядел так же, как в тот час, когда она тащила его тело через заросли молодых деревьев и кустарников. Как теперь его величать: он? останки? Нет, теперь это уже явно не «он». Листьев на труп нападало больше, но плечи и голова были видны. Жидкие волосы прилипли к потемневшему от крови скальпу; кожа еще больше посерела. Надев плотные садовые перчатки, Эвелин полностью забросала труп листвой и ветками.

В тот день, когда она с ним расправилась, было холодно, но в последующие два дня погода стояла теплая и влажная. Если и дальше будет тепло, звери, как всегда, скоро сбегутся на запах падали. Они не привередливы: пища есть пища, хотя барсука, помнится, ели долго.

– А лисы не любят барсуков, – объяснил Нил, когда она указала на шкурку с черно-кремовыми полосами, все еще видневшуюся под живой изгородью по краю пастбища. – Уж больно они вонючие.

«А запах человечьей мертвечины их привлечет? – задумалась Эвелин. – Что, если я ошибаюсь и они не захотят его есть? Я полагала, что они набросятся на него, как бросаются на кур, уток, гусей, ягнят. А если я просчиталась? Что тогда делать?»

Неспешным шагом Эвелин пошла прочь от рощи, словно это было одно из мест, в которые она наведывалась во время регулярных осмотров своих угодий. Задерживаться здесь нельзя, рассудила она. Пусть это выглядит как обычная прогулка – обход границ участка и владений. Сунув руки в карманы старой куртки фирмы «Барбур», в которых все еще лежали соломинки и обрывки веревки, сохранившиеся с той поры, когда она держала овец, Эвелин медленно брела по полю, пытаясь вспомнить, сколько времени это занимало раньше.