class="p1">Шакальё, грезившее властью и мечтавшее о развале СССР с неделю находилось в состоянии близком к шоковому. Они совершенно не ожидали подобного результата, но подхлёстываемые из-за рубежа и подпитываемые финансами оттуда же, 28 марта решили вывести людей на улицу. Удалось собрать всего 50 тысяч человек, скромнейше, по тем временам. Подъехал Ельцин, призвал ко всеобщей политической забастовке. Провинция восприняла призыв равнодушно.

Госсекретарь США Джеймс Бейкер по прибытию в Москву дал понять, что Америка признает СССР в границах 1933 года…

Больно и горько писать картину агоний родной страны, скрипят зубы и сжимаются кулаки. Какой грандиозный талант дурака надо иметь, чтобы столь быстрыми темпами затолкать её в пропасть! Никакой явный враг или агент, при любом сверхталанте, не был способен на такое «достижение». Жаль, что я не умею писать картины, а то рискнул бы создать полотно «Дятел Евразии», посвященное Горбачеву. Картина должна иметь крупные размеры, содержать массу многозначительных деталей, с изображением исторических, чиновных и простонародных лиц, да не просто лиц, а с максимальным подчеркиванием их сущностей и характера… Каждый человек, имеющий воображение, может в уме представить эту картину, причем по-своему. Вдруг, когда-нибудь и вправду найдётся талантливый художник и воплотит в жизнь мою, спонтанно возникшую мысль…

Как выразился Николай Леонов: «Две стаи стервятников, своих и чужих, закружили над ослабевшим телом Отчизны. Эти стаи летают не отдельно, а сбиваются в одну…»

На пленуме ЦК КПСС, 24 апреля, 22 оратора подряд так сурово критиковали Горбачева, что он выступил следующим и попросил об отставке… Собравшиеся на пленуме партчиновники взвыли от страха и стали чуть ли не умолять пустоголова не уходить. Собрание политических трусов заслужило лозунга: «Вечная слава трусам и оппортунистам».

Во вторник 12 июля состоялись выборы президента России. Число, вероятно подбирали специально. Вторник, чтобы привлечь народ к урнам, объявили выходным днём. С большим отрывом победил Ельцин. Пятое место занял эксцентричный Владимир Вольфович Жириновский с 8 % голосов. Он понравился части публики ответом на вопрос о его национальности. Жириновский как ни в чём не бывало ляпнул: «Мама — русская, а папа — юрист».

Горбачев терял остатки власти. Ему пришлось заискивать перед бывшим подчиненным, который возглавил Россию. Ельцин, помня добро (Горбачев его не вышвырнул в своё время в полное небытие, а оставил в ранге министра) согласился держать дурака на декоративном посту.

Во время церемонии вступления в должность первого президента России, Горбачев стоял и изображал из себя и начальника Ельцина, и его послушного подчиненного.

Далее был карикатурный путч, предательский сговор в Вискулях, крушение СССР и чудовищный геноцид русских, брошенных на произвол судьбы российской властью, а их насчитывалось на тот момент в национальных республиках, ставших вдруг самостоятельными государствами не менее 25 миллионов человек…

Эпилог

Посещение ларька, это сильнейший стресс на целый день, сопровождаемый шекспировскими страстями, невероятными интригами, коварством, головной болью с зашкаливающими цифрами давления. Когда крепыш Юра свалился без сознания, а цвет его лица мало напоминал живой организм, бытовой прибор оказался бессилен зафиксировать его давление. Его понесли в больницу пятеро. Двое держали ноги, ещё двое ребят покрепче схватили его подмышки, а припадочный Антоша, обхватив удушающим приёмом его голову, едва не свернул бедолаге шею, когда поскользнулся на дороге. Давление у Юры оказалось 364/246. Таких значений мне не приходилось встречать до этого случая нигде. Его на «скорой» отправили в Тулу.

К ларьку готовились с раннего утра. То тут, то там раздавались возгласы — просьбы одолжить авторучку — готовили списки предстоящих покупок, явно не надеясь на дырявую память. Отовсюду слышалось шуршание пустых пакетов и сумок.

Аркадий чистил зубы, я умывался под соседним краном, когда мимо нас деловито проследовал Кучак с рулоном туалетной бумаги. Спешащий за ним Таракан, узрев, что пустует только одна кабинка, безнадежно и тоскливо глядя старику в спину, спросил:

— У тебя большие планы?

Кучак невозмутимо повернулся:

— Да, именно так. Отсель грозить я буду НАТО.

С ларечным походом вышла заминка: отрядник недовольно забурчал, в смысле, что на проверки мы не ходим, а за покупками мчимся сломя голову, имея в виду меня и моего приятеля, и ещё некоторых похожих персонажей вроде Юры, однорукого Таракана и десятка мошенников со льстивыми глазами. Пришлось пойти чуть позднее обычного, зато мы отлично провели чаепитие в спокойной обстановке.

Сплошная облачность не давала ни малейшего просвета солнечным лучам. Скользкая декабрьская дорога не позволяла разогнаться. Восточный ветер доносил из-за забора кондитерские сдобно-пирожно-ароматные запахи. Наши ноздри с удовольствием вдохнули вкусный воздух, и мы прибавили скорости на четверть. У калитки, метрах в сорока впереди, лежало тело с каким-то предметом, а другое тело совершало непонятные манипуляции. Картина выяснилась при приближении: полтора квадратных метра прессованного снега со льдом, возле калитки, заливали пятна крови, а рядом лежали штанга с погнутым грифом и похожий на покалеченный трактор Крот, который стонал и совал в нетронутый сугроб у забора окровавленную руку. Небритый Тузик обмахивал его мёрзлым полотенцем, снятым с верёвки. Мы с Кучаком задумчиво остановились. Суетливый остолоп Тузик не уставая размахивать обледенелой тряпкой, не замечая, что чиркает по лицу Крота, принялся комментировать:

— Штангу тащил и поскользнулся в проходе, она ему на голову шмякнулась и загнулась.

Кучак с опаской осмотрел кротовский думающий орган:

— Нет, кумпол цел, только шишка небольшая, а рука, видать перебита.

Пострадавший поправил, охнув:

— Не рука, а пальцы, голове чуть-чуть досталось.

У меня глаза выпятились от изумления:

— Ничего себе чуть-чуть, гриф-то вон как загнут.

Кучак внимательно осмотрелся и, подобно следопыту выдал:

— Брешет Тузик, штанга о высокий порог хряпнулась.

Вес снаряда для Крота был невелик — всего-то девяносто килограммов, а ему, при разгрузке цемента, грузили всегда три мешка, и он их неутомимо перетаскивал на расстояние метров в пятнадцать.

Вечером ему все завидовали — он побывал в обычной городской поликлинике, куда его доставили на скорой помощи и наложили гипс…

Очередь в ларьке напоминала магазинные давки конца восьмидесятых годов ХХ века. Под крики, вопли и ругань, мы с Александром Васильевичем уселись на стол и, не обращая внимания на суетливый шум, принялись деловито обсуждать тему, далёкую от магазинной — живопись Рубо. Личность в художественных кругах известнейшая, — великий художник-баталист, в народной гуще не очень знаменит, видимо стараниями власть предержащих. Франц Алексеевич Рубо, француз по происхождению и страстный патриот России, родился в Одессе. Более двадцати двух лет, до поездки на учёбу в Германию, жил в нашей стране, влюбившись в её культуру. Писал картины исключительно из русского быта и русской военной жизни. Автор более двухсот работ