шутка — заведующий складом на продовольственной базе, да не просто базе, а ОРСовской. И деньги, и блат в любых конторах. Гаишники честь отдавали, когда мимо проезжал, а я, признаться, трезвым за руль не садился. Шушеры вокруг — немеряно. Архитекторы, музыканты, журналисты, спортсмены, чиновники всех мастей. Помню, крутился у нас скандальный художник. Его приманила Нинка-кладовщица, было у них что-то, по всей видимости, между собой. Тот объявлял себя гением и говорил, что через пятьдесят лет его картины не будут иметь цены, а музеи встанут в очередь за его карандашными набросками… Нинку скоро уволили — она налево спулила 200 кг сливочного масла и полтонны колбасы — краковской и одесской, а хмырь её остался отираться на базе. Хотел я его турнуть, да он картинами стал расплачиваться. Ну, думаю, вдруг и вправду его мазня миллионы будет стоить? Тридцать пять лет прошло, а у меня девять холстов дома хранятся. Всё жду…

Попили чай с кексами и рулетом. Кучак мелко захихикал. Мы озадаченно на него уставились. Седоволосый мудрец нас успокоил:

— Не удивляйтесь, я тоже вспомнил художественную историю. Шли последние месяцы правления Андропова, аккурат после сбитого Боинга. Мы аферистничали в Люберецком, Балашихинском и Раменском районах, продавали содержимое полей аэрации близ Некрасовки дачникам, выдавая за сапропель. Заказы сыпались отовсюду и при всём желании, как бы сейчас сказали, больше десяти процентов потребностей рынка, обеспечить мы не могли.

Юра, с лёгкой брезгливостью спросил:

— Что, товара не хватало?

— Дерьма этого было в избытке — логистика подводила. Местные — люди совестливые, они такими делами не занимались — им тут жить, а мы пришлые чужаки, нас местные проблемы не волнуют. Мы в командировке, машин — всего три, да ещё экскаватор надо найти, да плюс собственно работа (нас не для этого послали, а для перевозки бетона и раствора). В общем выстроилась огромная очередь. Мы насвистели, что идёт очистка шатурских водоёмов, а лопушистые люди, особенно в ту пору давок и очередей, клюнули, да так, что у нас троих крыша поехала от перспектив…, сваливаю я как-то в Хрипани полный кузов дефицитного товара на своём МАЗе, тонн семь, не меньше, едва было не застрял. Машина-то хорошая, но для асфальта, а где чуть-чуть грязь — пиши пропало… Тут подъезжает жигулёнок— шестёрка, машина по тем временам новейшая, и выходит из неё чернявое создание, представляется Диной Семеновной Липской и, требует на этом основании немедленно доставить ей на дачу в соседнее Кратово ценнейший продукт. Я даже ошалел от наглости, потом от страха: «Кто эта рослая лощеная дама?» Потом быстро сообразил: раз просит, значит не милиция и не прокуратура. На вид — под тридцать, глазищи — во! ростом повыше меня значительно, бёдра, грудь — всё на месте, фигуру плотно облегает брючный костюм вида не нашенского…

У Юры лицо заиграло эмоциями, даже нос заходил из стороны в сторону:

— Ну как девка-то, сильна в койке?

— Да погоди ты, не о том речь.

— Как не о том? Раз баба в рассказе появилась — значит дело идёт к тому.

— Речь о дерьме человечьем, которое она просит, не догадываясь правда о том.

Юра обеими ладонями ударил по коленкам:

— Тьфу, на самом интересном месте нагадил, а я уши сижу вострю.

— Тебе говорю — погоди, после об этом.

— Хорошо, хорошо — слушаю.

Кучак неторопливо поковырялся обломленной спичкой в ухе, для верности ещё пошурудил там мизинцем, нагнетая наш интерес и продолжил:

— Я ей толкую, что в очередь необходимо вставать за месяц до привоза и то не факт, что получится. Она слышать ничего не желает. Я ей и так и этак, извиняйте мол… Ну, прилипла. Мне сначала послышалось, что фамилия у неё не Липская, а Липкая. В итоге она хохочет, говорит, как правильно произносится её фамилия, заявляет, что работает в ВКШ методистом, приглашает к себе в гости и обещает познакомить с будущей звездой живописи Властилиной Мазильской. ВКШ — это знаменитая Высшая Комсомольская Школа в Вишняках — все олигархи нынешние оттуда повылазили. Сама из семьи потомственных большевиков. Родители остались жить в Лялином переулке, недалеко от Курского вокзала, а ей обломилась квартира на окраине, в новом доме близ площади Кабрала, почти рядом с местом работы… В общем договорились… Везет она меня к художнице, но самое интересное — в Некрасовку.

Тут его прервал Юра:

Стой, погоди! Какая художница, ты у методихи-то дома был?

— Ну бывал.

— Рассказывай, как она? Нам же интересно.

— Да как, как — усы колются, а в остальном — ничего.

— Усы-ы?

— Щетина жестковатая, говорит, что с пятнадцати лет бреется… Да ладно о ерунде. Приехали в Некрасовку. Квартира большая, но какая-то захламленная, не похожая на жилую — говорят так многие художники живут. Подруги поцеловались и Динка меня представила: — Вот, Хаечка, мой новый знакомый, нарадоваться на него не могу. Представляешь, скромный, да ещё интеллектуал. Художница жеманно подаёт руку, я её пожал: она на секунду замешкалась и подставила щеку для поцелуя. Я на Липскую взгляд скосил, а та показывает знаками: целуй, мол… Оказалось, что имя художницы не Властилина, — это творческий псевдоним с далеко идущими планами, а по-настоящему ее зовут ругательным именем Хая. Дина, чтобы продвинуть свою далеко не даровитую товарку, предложила гениальный ход: пойти по пути Казимира Малевича и удивить мир высокомудрой ерундой. Речь идёт о трёх картинах: Красный треугольник, Голубой овал, и Неправильная трапеция. Эта Мазильская выдавала полный комплект картин в месяц, на случай последующего ажиотажного спроса. Каждая картина была украшена витиеватой подписью, что мудро и дальновидно. Холсты валяются всюду, скрученные в рулоны… Псевдовластилина как-то странно ко мне принюхивается и заявляет: «от вас не бензинный запах, а необычайно знакомый, прямо родным отдаёт». Дело понятное: от меня пахнет смесью солярки с липовым сапропелем. Объясняю, что машина моя работает не на бензине, а двигатель — обычный шестицилиндровый дизель ЯМЗ-236.

Возмущенный Юра перебил:

— Ты бы ещё о работе плунжерной пары речь завёл, олух царя небесного! Перед тобой две… даже не бабы, а дамы высокого полёта. Вот довелось бы мне… уж я их одарил бы колбасой собственного производства.

Кучак оживился:

— Слушай, ты почти угадал. Они, Дина в основном, перешли на живопись Ренессанса. Я маленько разбираюсь, разговор поддержал… Тут Липская — без комплексов баба, ошарашивает меня: «У Хаечки фигура и внешность «Спящей Венеры» Джорджоне, можешь сам убедиться». Меня в жар от стыда бросило, глядя на вызывающий вид художницы. Было впечатление, что та немедленно сбросит одежду. Дина увидела моё состояние и постаралась