– Ничего такого, из-за чего тебе стоило бы возвращаться.

Надин достала из своей огромной сумки-зебры папку.

– Здесь письма мне, связанные с книгой и с фильмом. Я уже все просмотрела и отсеяла тех, кто никак не может быть вовлечен: четырнадцатилетнего мальчишку, женщину, недавно отметившую свое столетие прыжком с парашюта, ученого, занимающегося алеутами. И еще некоторых. Я знаю в этом толк, Даллас.

– Все равно напрасно ты прервала свой отпускной секс и примчалась сюда.

– Хорошо сказано – «отпускной секс»! Признаться, это приятное занятие, но подруга важнее. А уж если она – отличный коп. Можешь поменять эти причины местами. Добавь еще одну – отличный сюжет! Он обязательно станет громкой сенсацией.

– Знаю.

– Давай поможем друг другу. Не это ли предназначение друзей? Не для этого ли созданы хорошие копы и ловкие репортеры? Расскажи мне все, что можешь, и я с этим поработаю. Пусть я и прервала свой отпускной секс, но официально я еще не на работе. Я одна, без команды.

Еве очень хотелось настоящего кофе, который ждал ее в кабинете, но вести туда Надин она не собиралась. Не в этот раз.

– У нас появился второй потерпевший.

– Второй? – Надин снова запустила руку в «зебру» и достала блокнот и карандаш. – Видишь? Никакой записи, только от руки. Мои каракули никто не прочтет. Имя?

– Вендал Ледо.

– Связь с Баствик?

– Неизвестно. Он был мельчайшим наркоторговцем. Жил и работал в Квадрате.

– На уважительном удалении от Баствик. Как его убили?

– Хороший репортер может выяснить это сам.

– Выясню. Связь с тобой – или предпочитаешь, чтобы я и это сама раскопала?

– Считай, что узнала это из случайного источника, не очень желавшего делиться сведениями. Однажды он врезал мне кием, который я перед этим сломала об голову другого козла.

– Ясно, легкие жизненные неурядицы. – Надин оторвалась от блокнота. – Не хочешь же ты сказать, что его убили за то, что он ударил тебя бильярдным кием?

– Типа того.

– Убийца не оставил нового послания?

– Оставил.

– Какое?

– Тебе достаточно знать, что оно в общих чертах повторяет первое.

– Я бы могла помочь, если бы… Подожди. – Она в очередной раз залезла в сумку и достала коммуникатор. – У меня стоит будильник. Только что сработал.

– Плевать.

– Расскажи мне, что сможешь, и скажи, что мне можно делать, а чего нельзя.

– Я не могу. – Прервавшись, Ева взяла собственный коммуникатор. – Это наш главный по связи с прессой, – объяснила она Надин. – Даллас, частный режим. – Слушая и давая короткие ответы, она стала ходить вдоль стола. – У меня Надин Ферст. Знаю. Никаких отклонений от плана. Тоже знаю. Ладно. Послушайте, Киунг, вы забыли, как я вас хвалила? Вот и себя похвалю: я не дура. Я ей скажу.

Она убрала коммуникатор в карман.

– Он позвонит тебе через две минуты и сообщит то, что можно. Назови его «безымянный источник в Управлении полиции Нью-Йорка».

– Годится.

– Можешь остаться здесь, если хочешь, а мне пора идти.

– Хорошо. Эй, не так быстро, Даллас!

Ева оглянулась.

– Что еще?

– Будь на стреме.

Ева заморгала.

– Что я слышу? Ты стоишь передо мной в лакированных сапогах, доходящих до промежности, щеголяешь с «зеброй» – и советуешь мне поберечься в таких выражениях?

– Бруно обожает военные триллеры и учит меня специфическим словечкам.

– Я знаю и не такие. «На стреме».

У нее почему-то полегчало на душе.

Не имея выбора, Ева согласилась провести днем пресс-конференцию. У нее еще осталось время, чтобы поработать, прежде чем Пибоди доложит о результатах работы с обновленным списком Миры.

– Мейсон Тобиас, – начала Пибоди, садясь вместе с ней в машину в гараже. – Двадцать шесть лет. Холост, женат не был, ни с кем не сожительствовал. Живет с матерью, сейчас работает посудомоем и рассыльным в «Шейкис Дайнер». Раньше был кладовщиком, помощником мусорщика, развозил пиццу от «Мидтаун Пицца», предыдущая должность – охранник в торговом центре. Задерживался за неоднократное проникновение на частную территорию, нарушение общественного порядка, хулиганство в Сети, сопротивление аресту. Был случай нападения, не получивший развития в суде. Против него вынесено два ограничительных судебных постановления.

– Срок не отбывал?

– Отбывал – на принудительных исправительных работах.

Еве посчастливилось заметить свободное парковочное местечко на уличном уровне, всего в одном квартале от дешевого блочного дома, где живет Тобиас.

– За насилие не привлекался, не считая того случая с нападением?

– Нет, зато сколько задержаний! А главное, – продолжила Пибоди, – пятнадцать писем тебе за истекающий год! И еще четыре за прошлый. Главная их тема – борьба на пару с тобой за торжество правосудия, наказание порока и нарушителей закона. Он считает, что ты и он – партнеры, он работает за кулисами, в тени – так он выражается, – исполняя роль твоего помощника.

Ева задумчиво подошла к подъезду и нажала кнопку рядом с фамилией «Тобиас».

– Кто там? – ответил резкий женский голос. – Быстрее, я опаздываю.

– Полиция Нью-Йорка.

– Вот черт!

Входная дверь приоткрылась. Ева распахнула ее пинком ноги, недоверчиво посмотрела на узкую лифтовую шахту и решила подняться пешком.

– Четыре этажа! – заныла Пибоди, по-детски сдвинув носки розовых ковбойских сапожек. – Это что, наказание за двойные шоколадные кексы?

– Тебе не вредно размяться.

– Вот еще! На завтрак у меня была только диетическая кола в наказание за миллионы тетиных сахарных пирожных на Рождество. Ну, еще за сливочный торт и за трюфели с имбирным шнапсом. Я уже думала, что никогда не остановлюсь! И чем же я закончила? – задала Пибоди риторический вопрос, поднимаясь по ступенькам. – Не устояла перед шоколадными кексами!

– Вот видишь! Кстати, а что такое трюфели?

– Сто миллионов калорий в одном кусочке! Но сегодня утром я взяла себя в руки. – Пибоди скрипнула зубами. – А чем все кончилось? Пением сирены, восхвалявшей кексы! Двадцать этажей – вот какой должна быть моя епитимья.

– Ты дождешься, что я стану гонять тебя вверх-вниз!

На четвертом этаже они увидели женщину в открытой двери квартиры. Ее короткие золотые волосы с ярко-зелеными кончиками стояли торчком. На ней был горчичный форменный костюм и белые туфли на толстой подошве.