медеком или забанкой. Вообще ничего – кроме того, что она «молодая, молчаливая и симпатичная».

Я помахала детям, сидевшим за партами.

– Кто-нибудь из вас помнит женщину, которая явилась сюда некоторое время назад и недавно уехала?

– Не обращайся к моим ученикам, – предупредила матушка Сплетница.

Я проигнорировала её. Пришло время показать мой волшебный трюк. Ну ладно: не мой волшебный трюк.

– Опишите её, – велела я детям.

– Я же сказала тебе: не…

– Молодая. Молчаливая. Симпатичная, – тихо ответила одна из девочек.

Все остальные повторили её слова. Даже бедный мальчик, всё ещё слегка зеленоватый, сказал то же самое.

Я махнула Бинто, привлекая его внимание.

– Пошли, – жестом сказала я.

Он удивлённо глянул на меня.

– Мы здесь закончили, – объяснила я ему.

Бинто подошёл и взял меня за руку.

– И куда это ты собралась с мальчиком? – спросил матушка Вздох.

– Я забираю его из этого места. Вы все скомпрометированы. Каждая из вас.

– Объясни! – потребовал старик.

Я остановилась.

На самом деле мне просто следовало выйти за ворота, оставив за спиной этих чванливых настоятельниц и монастырь Алых Слов. Но они вынудили меня заново пережить то, что я сделала с Энной. Плюс, они полдюжины раз оклеветали аргоси. Так что, думаю, я была изрядно раздражена.

Кроме того, они кое-что рассказали об Алых Виршах. И ещё больше – о моей собственной ущербной натуре. Тут надо отдать им должное. Путь Воды требовал, чтобы я оставила что-нибудь взамен.

– Молодая. Молчаливая. Симпатичная, – сказала я.

– Да, дитя, – устало ответила матушка Болтунья. – Мы помним эти слова. Я сама их произнесла.

– И это всё, что ты помнишь о Страннице. Это всё, что вы о ней помните.

По-прежнему стоя лицом к двери, я указала на одиннадцать девочек и одного мальчика за партами.

– Даже они.

– Как сказала тебе матушка Сплетница, разные тривиальные детали не…

– Странница загипнотизировала вас.

– Что?!

Я обернулась, но лишь потому, что мелочная часть меня, обожающая доказывать свою правоту, хотела увидеть их лица.

– Она использовала ваши собственные методы, чтобы заставить вас забыть о ней. Вот почему вы не помните, как делились своими секретами. Это, я полагаю, несколько постыдно, поэтому не удивлена, что она так легко удалила ваши воспоминания. И вот почему вы не можете сказать о ней ничего, кроме трёх простых слов, которые она вложила вам в головы.

Трудно описать удовлетворение, которое испытываешь, видя, как меняются семь самодовольных лиц. Особенно же отрадно наблюдать, как эти люди осознают, что не пропустили бы нечто столь очевидное, не будь они такими самодовольным.

Матушка Вздох в сложившейся ситуации попытался сохранить хотя бы каплю достоинства.

– Но… если так, почему Странница не уничтожила воспоминания о ней полностью? Зачем оставлять нас с…

– Потому что ей это не нужно. Она не собирается скрывать факт своего существования. Странница хотела только, чтобы вы не узнали, как она сотворила Алые Вирши.

– Но её внешность… – сказала матушка Болтунья, больше не скрывая смущения, какое вызывает у нас осознание чьих-то преступлений. Я хорошо знала это чувство. – Почему я помню её такой…

– Молодой, молчаливой и симпатичной? Это было послание.

– Послание для кого? – спросил матушка Шёпот.

Я повернулась и пинком распахнула дверь, впустив в локватиум дневной свет. Выводя Бинто на улицу, я сказала:

– Это её способ поздороваться – оставить визитную карточку тому, кто зашёл так далеко. Она даёт понять, что не боится встречи со мной.

Арта сива

Очарование

Из всех семи талантов маэтри наименее охотно будет учить очарованию. Аргоси не очень любят влиять на волю других людей. Скорее, мы изучаем арта сива, чтобы напомнить себе, как легко красота и вожделение могут увести нас с наших собственных путей… во тьму.

Глава 22

Секреты

Забрав Квадлопо из конюшни и проигнорировав комментарии всех встреченных по пути монахинь касаемо моей неприглядной внешности, духовной бедности и моего неприятного запаха, я провела следующие полчаса, объясняя Бинто, что произошло во время нашего пребывания монастыре. Я пропустила только подробности того, что матери-настоятельницы заставили меня пережить заново.

Пальцы устали рисовать в воздухе знаки. Я делала это быстро – с моей точки зрения – и мучительно медленно с точки зрения Бинто. Только теперь я осознала, сколько нужно терпения, если не можешь понять, что говорят люди, и вынужден ждать, когда кто-нибудь тебе объяснит.

– Почему ты не научился читать по губам? – спросила я, когда мы вели Квадлопо по каменистому склону прочь от монастырской сторожки.

– Отец не разрешал мне.

Это показалось странным и жестоким запретом, наложенным на ребёнка. Бинто заметил недовольство, мелькнувшее на моём лице.

– Он был хорошим отцом, – настаивал мальчик.

– И почему хороший отец не хотел, чтобы ты понимал окружающих людей?

Несколько минут пальцы Бинто оставались неподвижными, и пока мы тащились по тропинке, единственным моим собеседником был Квадлопо, бросавший на меня обиженные взгляды. Конь, казалось, хотел дать мне понять, что я совершенно напрасно забрала его из дома, от людей, которые ему нравились, – только чтобы затащить на эту холодную и неприятную горную вершину. Здесь даже не нашлось ни одного куста, достойного стать обедом.

– Синяя Птица?.. – Я изобразила имя мальчика именно так, как он сам себя назвал в день нашего знакомства. Мне хотелось привлечь внимание Бинто. Я боялась, что огорчила его неуместным вопросом.

– Я думаю, – сказал он жестом.

Это было что-то новенькое. Обычно в разговоре Бинто реагировал мгновенно, почти рефлекторно, словно вообще не задумывался над ответами.

И даже теперь, когда он начал говорить, его пальцы двигались медленнее, чем всегда. Он как будто хотел, чтобы я поняла: эти знаки были лишь приближением к тому, что он пытался донести.

– Читать по губам – значит, видеть, как формируются звуки, – начал он. – Независимо от того, видны звуки или слышны, они всё равно одни и те же. Это как, например, писать. Понимаешь?

– Ты не умеешь читать?

– Нет. Мой отец…

– Запретил это.

Бинто сделал жест двумя пальцами, который на самом деле не имел никакого отношения к соответствующему слову, но должен был выразить недовольство тем, что я его перебила.

– Читаю ли я слова на бумаге или по губам, они всё равно остаются твоими словами. Твоим языком. Я не должен этого делать.

Я придержала Квадлопо, и так бредущего без излишней поспешности. Я знала, что Рози будет ждать нас ниже по склону. Что бы ни пытался донести Бинто, мне хотелось, чтобы это осталось между нами.

– Разве сейчас, используя знаки, мы не говорим на одном языке? – спросила я.

– Нет, Добрая Собака, не говорим. Знаки – это мост между нашими способами мышления. Если бы я выучил твой язык – любой из ваших языков – мой собственный испортился бы.

Что там сказал матушка Шёпот? Что-то о крике Бинто, в котором скрыт некий уникальный паттерн. «Это нечто вроде особого языка». Но создал ли Бинто этот язык сам – или отец каким-то образом внедрил его в сознание мальчика? Или тут было даже нечто большее – способ видения и описания мира, свойственный человеческому