Однажды, в середине марта, они услышали звуки обстрела – так им показалось – и осторожно выскользнули из церкви, чтобы посмотреть, что происходит. А на самом деле деревенская жительница с раскрасневшимся от натуги лицом меняла штакетину и колотила по ней обухом топора.

Время от времени подъезжали эвакуационные грузовики, в основном из венгерских частей, чтобы выгрузить солдат, раненных в долине. Их пытались переправить через горы в госпитали Мункача и Марамарошсигета, но этому мешали снежные заносы. Среди эвакуируемых тоже попадались люди с «военным неврозом» – солдаты, которых трясло, солдаты, принимавшие причудливые позы, солдаты, которые валились на землю при попытке шагнуть. Как и у Хорвата, у них не было видимых ран; как у Хорвата, их паралич нельзя было четко классифицировать. Но они отличались от него и были больше похожи на то, что описывали Брош и Берман. Они ели, разговаривали, плакали, и движения их были целенаправленны; некоторые с головой закрывались простынями от малейшего шороха.

Люциушу хотелось попробовать дать им веронала – на предыдущей неделе запасы были пополнены. Но Хорвату, чтобы не возобновились припадки, требовались теперь дозы заметно больше, и Люциуш по-прежнему опасался, что таблеток не хватит. Хорват находился в его госпитале уже почти месяц, и Люциуш все больше мрачнел и даже злился, хотя и не знал, собственно, на кого.

В конце месяца появился конный призывной конвой.

Командовал им лейтенант по фамилии Хорст. Высокий; судя по выговору – из Верхней Австрии, с бледными веками почти без ресниц, темными усами, аккуратно подстриженными над губой, под которой скрывались необычайно белые зубы, и шрамом на лбу, отчетливо напоминающим третий, крошечный глаз. Его широкие плечи покрывала черная накидка, отороченная красным, серые штаны были заправлены в сапоги со стальным носком. По неприязненной гримасе Маргареты Люциуш понял, что это тот же человек, что появлялся прошлой зимой, тот, кого она так яростно поносила. Но Хорст как будто смотрел сквозь нее. Его сопровождали два венгерских ординарца, словно вытесанных из гранита, – оба не меньше чем на голову выше Люциуша и, наверное, вдвое тяжелее, чем он.

В церкви ординарцы мрачно уселись за стол и стали хлебать суп, пока Хорст говорил. Полтора года войны тяжелой ношей легли на армейские части, сказал он. В Вене расширяют призывные списки. А конвой объезжает госпитали в поисках солдат, которые могут воевать.

– Никто здесь не может воевать, – сказал Люциуш, не глядя в глаза лейтенанту и сосредоточившись на тусклом свете в конце нефа. – Здесь эвакуационный наряд проезжал совсем недавно, две недели назад. Они забрали четырнадцать пациентов в тыл. Остальные не в том состоянии, чтобы их перевозить, не говоря уж о том, чтобы снова отправляться на фронт.

– Сейчас боеготовность расценивается по-новому, – сказал Хорст после очередной ложки супа. – Некоторые доктора не понимают нужд действующей армии. Болезнь во время войны – не то же самое, что в мирное время.

Церковь накрыло куполом тишины, Люциуш почувствовал, что Маргарета смотрит на него. Он понимал, что дальнейшие возражения лишь вызовут подозрения Хорста.

– Как скажете, герр лейтенант, – кивнул он.

Хорст выпил остатки супа прямо из миски и встал, задев саблей за ножку стула. Из кармана он достал кожаный кисет, вытащил сигарету и протянул зажечь одному из ординарцев.

Они начали с отделения переломов и ампутаций, в нефе, под образом святого Михаила в окладе.

Один за другим солдаты демонстрировали лейтенанту свои культи. Хорст двигался между лежанками быстро, останавливаясь, только чтобы вглядеться в увечье. Он нетерпелив, подумал Люциуш, даже раздражен, что здесь столько солдат с ампутированными конечностями. На середине второго ряда Хорст остановился.

– А неврология где?

– Вон там, – сказал Люциуш, показывая на южный неф. – Их немного. Но они все очень плохи.

Хорст затянулся, стряхнул пепел.

– А я вам говорю, что это нам решать.

У первых двух пациентов были травмы головы; оба находились в коматозном состоянии и не пошевелились, когда Хорст толкал их носком сапога. На третьей койке лежал рядовой Берг, австриец, сапер; его завалило в туннеле, который он сам копал. Он ослеп, хотя Люциуш не находил никаких повреждений глаз или мозга. По ночам сапер кричал и просыпался; когда его усаживали, чтобы накормить, голова у него безвольно заваливалась набок. Он провел у них уже два месяца и пропустил последнюю эвакуацию из-за непродолжительного приступа дизентерии.

Люциуш понимал, что все это не защитит его от призыва.

– Он слепой, – сказал он.

– Слепой? – Хорст опустился на корточки, задрал солдату голову. – Вроде глаза в порядке.

– Именно. Но при офтальмологическом обследовании…

– Встать, – приказал Хорст.

Солдат не реагировал.

– Вы вроде сказали, что он слепой, – сказал Хорст, – а не глухой. – Он мотнул головой в сторону ординарца, и тот подхватил Берга и поставил его на ноги.

Берг трясся на полусогнутых ногах, как будто не знал, распрямиться ему или все-таки сесть. Подбородок его был прижат к груди.

– А с шеей у него что? – спросил Хорст.

Люциуш помедлил, раздумывая, как лучше ответить.

– Послеконтузионный кифоз, – наконец сказал он. Подойдя к Бергу, он грубо развернул его, как бы показывая, что он, Люциуш, вовсе не сентиментальный дурень. Он провел большим пальцем вдоль позвоночника солдата. – Вероятно, после взрыва у него развилась компрессионная травма. Некоторое время мы подозревали субдуральную гематому. Я думал, придется вскрывать ему череп.

Все это, конечно, было вранье. Но медицинский жаргон, казалось, подействовал на Хорста. Он двинулся дальше, а Маргарета помогла Бергу лечь обратно.

Следующий пациент был один из новопоступивших – венгр по фамилии Вираг. О нем было известно, что он отчитывался перед своим командиром, когда случайная пуля из ружья, которое чистил другой солдат, влетела командиру прямо в глаз. Два дня спустя Вираг на ровном месте рухнул на землю, с криками терзая свое лицо, которое, по его словам, горело огнем. В первые дни в Лемновицах он старался сбежать туда, где прохладнее.

Хорст велел ему встать, развернул, велел пройтись.

Вираг все выполнил.

– Одевайся, – сказал Хорст.

Люциуш сделал шаг вперед:

– Лейтенант, прошу вас. Его нельзя трогать. Он еще вчера считал, что на нас нападают. Он болен. Он не знает, где находится.

Хорст как будто не услышал.

– Одевайся, – повторил он.

Люциуш снова вмешался:

– Лейтенант. Это мои пациенты. У меня есть обязанности.

Теперь Хорст повернулся к нему:

– Ваши пациенты? Эти люди принадлежат государю Императору. – Он помолчал, глядя на Люциуша так, как будто увидел что-то, раньше не замеченное. – Вам-то сколько лет? Девятнадцать? Восемнадцать?