- Признаю, это довольно интересные вещи. - Она заговорила рассудительным голосом лектора. - Хотя бы потому, что показывают взросления довольно талантливого писателя. Первые два тома, конечно, невыносимо скучны, например «Том Сойер» неинтересен по сравнению с «Гекельберри Финном», но в последнем - чего не скажешь о «Гекельберри Финне» - виден рост.

- Последний роман - гадость, - закричал Моррис.

- Не нужно повышать голос, Моррис. Зачем так беситься. Свою позицию можно защищать и без этого. - И на ее лице появилась улыбка, которую он так ненавидел, такая тонкая, такая острая. - Мы обсуждаем.

- Я не хочу ничего обсуждать!

- Но нам следует это сделать! - Воскликнула Анита,улыбаясь. - Если я таки провела день - я не говорю потеряла день, - пытаясь понять своего эгоистичного сына, который считает себя интеллектуалом, а из школы приносит сплошные «С».

Она подождала ответа. Он не ответил. Ловушки были повсюду. Она могла преломить его, когда хотела, и сейчас ей этого хотелось.

- Я заметила, что первые два тома разваливаются, почти выпадают из переплетов и почти зачитаны до дыр. В них много подчеркиваний и заметок, причем некоторые из них говорят о зарождении - я не скажу о расцвете, мы так не можем сказать, правда, по крайней мере, пока, - говорят о зарождении острого критического ума. Но третий том выглядит почти непрочитанным, и в нем ничего не подчеркнуто. Тебе же не понравилось, что с ним произошло, так? Тебе не является интересным Джимми, когда он - и, судя по всему, автор - повзрослел.

- Он продался! - Кулаки Морриса сжались. Лицо запылало и запульсировало, как в тот день, когда Вомак публично напал на него. Но тогда Моррис сумел изобразить один точный удар, ему захотелось это сделать и сейчас. Ему это было нужно!

- Ротстайн позволил ему продаться! Если ты этого не видишь, что с тебя взять?

- Нет. - Улыбка исчезла. Не отрывая от него взгляда, она подалась вперед и поставила бокал на кофейный столик. - В этом корень твоего заблуждения. Хороший романисты не ведет своих персонажей, а следует за ними. Он наблюдает за их появлением и записывает то, что видит. Хороший романист понимает, что он секретарь, а не Бог.

- У Джимми был не такой характер. Ебаный Ротстайн изменил его! Он превратил Джимми в посмешище! Превратил его в … в обычного человека!

Морису стало дурно от того, как жалко это прозвучало, и его разозлило, что он попал на живца к матери и начал защищать свою точку зрения, которая вовсе не требовала защиты, точку зрения, которая была очевидной для любого человека, наделенного хоть крошками ума и чувств.

- Моррис. - Очень мягко. – Когда-то и мне хотелось быть женской версией Джимми Голда, как сейчас тебе хочется быть им. Джимми Голд или еще кто-то, похожий на него, - это уединенный остров, на котором большинство подростков ждут, когда детство станет зрелостью. Тебе надо понять - это и Ротстайн наконец понял, хотя для этого ему понадобилось написать три книги, - что почти все мы постепенно становимся обычными людьми. Я тоже такой стала. - Она посмотрела вокруг. - Иначе, почему бы мы жили здесь, на Сикоморовой?

- Потому что ты сделала глупость и позволила отцу ободрать нас как липку.

Она вздрогнула (удар попал, обрадовался Моррис, к тому же ощутимый удар!), Но потом губы ее опять скривились в саркастической улыбке, как бумажка, которая сгорает в пепельнице.

- Признаю, в чем-то ты прав, хотя с твоей стороны некрасиво меня в этом обвинять, но ты когда-нибудь спрашивал себя, почему он ободрал нас как липку?

Моррис молчал.

- Потому что он отказался расти. Твой отец - Питер Пен с брюшком, который нашел девочку вдвое младше себя, чтобы она была для него феей Дзынь в постели.

- Положи мои книги на место или выбрось их в помойку, - сказал Моррис голосом, которого сам не узнал. Он прозвучал, и это было ужасно, точно, как голос отца. - Мне все равно, что ты сделаешь. Я ухожу отсюда и возвращаться не планирую.

- О, думаю, ты вернешься, - сказала она и была права, но вернулся он почти через год, и к тому времени мать уже перестала его знать. Если когда-либо знала. - И, по-моему, ты должен прочитать третий том еще несколько раз.

Последнее предложение ей пришлось произнести, повысив голос, потому что Моррис уже несся по коридору, не замечая перед собой дороги от чувств, охвативших его.

- Найди в себе хоть немного сочувствия! Мистер Ротстайн нашел. Это спасительная сила последней книги!

Дверь с треском захлопнулась, оборвав ее слова.

Моррис вышел на улицу, низко опустив голову, и, когда оказался на тротуаре, бросился бежать. В трех кварталах находился магазин с отделом алкогольных изделий. Добежав до него, он сел на стойку для велосипедов перед «Хобби Террифик» и стал ждать. Первые два парня отказались выполнить его просьбу (второй с такой улыбкой, что Моррису захотелось сбить ее с его лица), но третий, в одежде из секонд-хенда и с неприкрытым желанием где переночивать, согласился купить Моррису пинту за два доллара или кружку за пять. Моррис выбрал кружку и выпил ее рядом с ручьем, который протекает ничейной участком между Сикоморовой и Березовой. Солнце к тому времени уже почти село. Ему не запомнилось, как он ехал к Сахарному пригорку на угнанной машине, но, попав туда, как любил выражаться Кердем-смерд, сорвал куш.

Кто виноват в том, что ты оказался здесь?

Видимо, какая-то доля вины лежала на том пьянчужке, что купил несовершеннолетнему подростку кружку виски, но в основном виноватой была мать, и во всем этом было одно положительное: когда ему объявляли приговор, от саркастического изгиба улыбки не осталось и следа. Он наконец стер его с лица матери.

В тюрьме, во время отсидки в карцере (что случалось не реже одного раза в месяц), Моррис лежал на нарах, положив руки за голову и думая о четвертом роман о Джимми Голда, думая, содержатся ли в нем все улучшения, о которые он так мечтал, когда закрыл «Беглец сбавляет обороты». Возможно, чтобы к Джимми вернулись его старые надежды и мечты? Его прежний огонь? Эх, если бы у него было хоть два дня! Хотя бы один!

Впрочем, он сомневался, что даже Джон Ротстайн смог бы сделать так, чтобы подобное возвращение прежних идеалов выглядело правдоподобным. Судя по наблюдениям самого Морриса (главными примерами для него были собственные родители), если огонь угасает, обычно он угасает навсегда. И все же некоторые люди действительно меняются. Он вспомнил, как однажды заговорил о такой возможности с Энди Халлидеем, во время одной из их многочисленных бесед, которые они вели обеденного перерыва. Было это в «Счастливой чашке», что в двух шагах от «Книг Гриссома», где работал Энди, и вскоре после того, как Моррис бросил Городской колледж, решив, что так называемое высшее образование, которую там дают, нафиг никому не нужно.

- Никсон изменился, - сказал Моррис. - Старый ненавистник открыл торговые отношения с Китаем. А Линдон Джонсон протолкнул через конгресс Акт о гражданских правах. Если даже такая старая расистская гиена смогла перекраситься, я думаю, возможно все, что угодно.