Тем, кто работает в частном секторе, рынки указывают, куда следует направить ресурсы. Однажды на стадионе, на матче Chicago White Sox, я заметил продавца с весьма шумно разрекламированным Margarita Space Pak. Это устройство позволяет продавцу готовить коктейль со льдом прямо на месте; парень смешивал ингредиенты для напитка в штуке, похожей на рюкзак, и затем через шланг наливал его в пластиковые стаканчики. Очевидным общественным благом этой революционной технологии было то, что бейсбольные болельщики теперь могли, не покидая мест, наслаждаться не только пивом, но и Margarita. Подозреваю, что в создание Margarita Space Pak внесли неоценимый вклад некоторые лучшие инженерные умы нашей страны, а это значит, что они не потратили это время на поиск более дешевого, экологически чистого источника энергии или лучшего способа обеспечения питательными веществами истощенных недоедающих африканских ребятишек. Так уж ли необходим миру Margarita Space Pak? Вовсе нет. Могли ли гении инженерной мысли, создавшие этот переносной «шейкер», использовать свой разум и знания для достижения более полезной для общества цели? Несомненно. Но – и это чрезвычайно важное «но» – это мое личное мнение, а я этим миром не управляю.

Когда государство контролирует ту или иную часть экономики, дефицитные ресурсы распределяются автократами, бюрократами или политиками, а не рынком. В бывшем СССР огромные сталелитейные предприятия производили тонны стали, но среднестатистический гражданин не мог купить кусок мыла или пачку хороших сигарет. В сущности, нет ничего удивительного в том, что Советский Союз первым вывел ракету на космическую орбиту. В равной степени очевидно и то, что в этой стране вряд ли могло быть изобретено устройство вроде Margarita Space Pak. Советское государство могло постановить, что ресурсы должны быть потрачены на программу освоения космического пространства, хотя простые граждане наверняка предпочли бы иметь свежие овощи или качественные носки. Некоторые решения советских бюрократов о распределении ресурсов имели поистине трагические последствия. Например, специалисты по централизованному планированию в СССР не считали экономическим приоритетом контроль над рождаемостью. Советское правительство вполне могло сделать противозачаточные средства доступными для всех; любая страна, которая умеет строить межконтинентальные баллистические ракеты, имеет в своем распоряжении ноу-хау для выпуска противозачаточных таблеток или, по крайней мере, презервативов. Но контрацепция просто не входила в число областей, в которую советские экономисты считали нужным вкладывать средства, в результате чего аборт оставался единственным методом планирования деторождения. В годы коммунистического режима в СССР на одни роды приходилось приблизительно два аборта. После распада этой страны контрацептивы западного производства стали широко доступны, и число абортов сократилось вдвое.

Впрочем, следует признать, в демократических странах политики порой тоже направляют ресурсы на довольно-таки странные цели. Как-то раз я брал интервью у одного технического специалиста, он рассказывал мне о планах правительства построить высокоскоростной ускоритель элементарных частиц (наглядный пример фундаментального исследования). Такой проект щедро обеспечил бы рабочими местами и бюджетными деньгами район, в котором бы его реализовывали. Дело было в начале 1990-х годов, и двумя главными кандидатами считались Северный Иллинойс и какая-то местность в Техасе. По словам моего собеседника, Иллинойс был более привлекательным, потому что там уже был ускоритель элементарных частиц и крупная федеральная лаборатория. Иными словами, большая часть научной инфраструктуры в этом штате уже имелась, следовательно, ее не надо было строить заново. И все же для осуществления проекта выбрали Техас. «Почему?» – спросил я. Собеседник посмотрел на меня как на идиота. «Так ведь президентом тогда был Джордж Буш», – ответил он таким тоном, как будто более разумного объяснения решению разместить гигантский ускоритель частиц в Техасе и быть не могло. И к сожалению, в результате правительство США потратило около миллиарда долларов на проект, только для того, чтобы очень скоро от него отказаться.

Частный сектор направляет ресурсы туда, где они позволят получить наибольшую отдачу, а государство – туда, куда укажет политическая целесообразность. Достаточно вспомнить заголовок одной из статей на первой полосе Wall Street Journal: «Предприятия, финансово поддерживавшие Буша, сегодня пытаются получить прибыль на свои инвестиции»[67].

Объясняется ли это особой склонностью республиканцев к такого рода затратным и бесполезным политическим решениям? Возможно. Но этим не объяснишь недавний заголовок в New York Times: «В Вашингтоне по-прежнему правит бал один глава банка». Начинается статья следующими словами: «Джейми Даймон, глава JPMorgan Chase, впервые проведет в понедельник в столице заседание совета директоров; в качестве специального гостя ожидается Рам Эмануэль, глава администрации Белого дома. Появление господина Эмануэля призвано подчеркнуть власть господина Даймона, который в разгар безобразий, творящихся в его отрасли, приобрел репутацию любимого банкира президента Обамы, вызвав, соответственно, острую зависть конкурентов с Уолл-стрит. А еще его появление символизирует явный возврат к тому, что Джейми Даймон назвал “седьмой линией бизнеса” своей компании, – к тесным взаимоотношениям банков с государством»[68].

В этом, по сути, нет ничего плохого. Политика – необходимый, хоть и несовершенный процесс, и каждый человек имеет право добиваться влияния. Например, строительство или закрытие военных баз осуществляется таким образом, что результат отражается на составе Комитета Сената США по вооруженным силам в той же мере, а то и в большей, чем на военных потребностях страны. И поскольку вариант частной армии вообще не рассматривается, это лучшее, на что мы можем рассчитывать. И все же, чем меньше экономика зависит от политики, тем лучше. Влиятельные политики ни в коем случае не должны решать, скажем, кто получит кредит в банке, а кто нет. Тем не менее именно это происходит в авторитарных странах, таких как Китай, и даже в некоторых демократических государствах, например в Индонезии, где политики построили «клановый капитализм». Проекты, потенциальная прибыльность которых высока, не получают должного финансирования, в то время как в сомнительные проекты, финансируемые зятем президента, бюджетные деньги текут рекой. В этом случае потери потребителей можно оценивать сразу с двух сторон. Во-первых, когда проекты, которые изначально не стоило финансировать, все же терпят крах или когда вся банковская система страдает из-за кредитов на реализацию политически мотивированных провальных проектов и ее приходится спасать, их налоги растрачиваются впустую. Во-вторых, экономика не развивается так быстро и эффективно, как могла бы, потому что кредитные средства (ограниченный ресурс) не идут на стоящие проекты: не строятся новые автомобилестроительные заводы; студенты не получают кредиты на учебу; предпринимателям отказывают в финансировании. В результате ресурсы вылетают в трубу, при этом эффективность экономики бесконечно далека от своего истинного потенциала.