– Я рада, что ты здесь, Эдме.

– Добрая вы, миледи, потому и говорите так.

Горничная принялась взбивать хрусткий соломенный матрац.

– Хотелось бы мне знать, что это за странные звуки… – пробормотала Филиппа. – Не очень похоже на скатившуюся бочку.

– Почему бы вам не спросить синьора Сторци?

– Он повторяет то же, что и Клер.

– Значит, так оно и есть.

– Послушай, Эдме, ты ведь на дружеской ноге с Истажио?

– Это он со мной на дружеской ноге. Распутник эдакий! – Горничная дала подушке пару хороших оплеух.

В самом деле, к большому удивлению Филиппы, спутник Орландо с первого взгляда отметил Эдме и с тех пор не давал ей прохода. Бегающий взгляд его блестящих черных глаз напоминал змеиный. Эти глаза не пропускали ни единой юбки, но – трудно сказать почему – совратить он пытался лишь эту крепкую, щедро одаренную природой молодую крестьянку. Впрочем, других блондинок среди прислуги не было. Возможно, решающим фактором явились волосы Эдме цвета соломы.

– Я слышала, как он хвастал тебе о фамильном ремесле – литье колокольчиков. Думаю, он старается произвести на тебя впечатление.

– И верно, старается, – буркнула горничная без всякого энтузиазма. – А не следовало бы. Ни к чему это – вечно отираться рядом и таращить на меня глаза! Я не давала ему никакого повода.

– Мужчинам не всегда нужен повод.

– И что же, мне от него теперь не избавиться? – Эдме еще больше помрачнела.

– А зачем? Истажио нам может пригодиться.

– Вон оно что! Хотите, чтобы я разузнала, чем это они заняты в подвале?

– Тебе ведь нетрудно разок улыбнуться… ну и все такое… – Филиппа смутилась, встретив взгляд горничной. – Я же не прошу тебя заходить далеко! Пусть Истажио думает, что он тебе самую малость интересен. Задай пару вопросов…

– Тогда он уж точно не оставит меня в покое.

– Да, но мы узнаем, что же происходит в подвале.

– Оно того не стоит! – отрезала Эдме.

В ее рассуждениях был резон: пыл такого, как Истажио, могло остудить только полное равнодушие, малейшее поощрение распалило бы его вдвойне. Конечно, можно было намекнуть на важность этих сведений, но Филиппе не хотелось подвергать риску свою миссию.

– Ты права. Ни к чему завлекать его ради удовлетворения праздного любопытства.

Эдме повезло, мрачно подумала она. Ей самой так просто не отвертеться. Она уже позволяла Олдосу целовать ее, а теперь и вовсе готовилась с ним переспать. Сейчас он, должно быть, ворочался в своей постели, гадая, как скоро она отошлет Эдме и явится к нему.

Филиппа отогнала унылые мысли прочь, зная, что настал час действовать.

– Ну, все! Больше ты мне не нужна. Можешь быть свободна.

– Миледи, вы точно этого…

– Довольно!

– Вы ведь дали брачный обет! Вспомните о своем супруге!

Вот уж о ком она не забывает ни на минуту!

– Иди же, Эдме.

– Как угодно, миледи.

Как только горничная удалилась, Филиппа подошла к амбразуре, что служила в старом крыле окном, и прислушалась. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Звуков вообще было немного: в тинистом рву квакали лягушки, в трапезной слышался смех – там гости леди Клер обычно засиживались далеко за полночь за картами или же сплетничая друг о друге. Возможно, в этот вечер там проходил один из так называемых любовных судов под председательством хозяйки дома. В точности, как и говорил Хью, это была полнейшая глупость, в чем Филиппа убедилась на первом же заседании. Были забавы и посерьезнее. Два дня назад леди Клер предложила образовать пары наудачу, бросая кости. Потом эти пары развели по спальням, отобрали одежду и заперли до утра.

Филиппа вздохнула. Пора было выяснить, как там обстоят дела с Олдосом. Длинный каменный коридор тонул в полумраке. Прижавшись ухом к двери соседней комнаты, Филиппа расслышала, как внутри напевают, и узнала застольную песенку, которой научил всех желающих Тристан де Вер. Судя по всему, Олдос был один.

Жаль.

Вернувшись к себе, Филиппа задула все свечи и приоткрыла дверь настолько, чтобы можно было видеть ближайшую часть коридора.

Она приготовилась ждать.

* * *

Олдос Юинг, чисто выбритый и надушенный, возлежал на пуховой перине. Легкий скрип двери заставил его вздрогнуть и приподняться.

Ну, наконец-то!

Сейчас они будут отомщены, все те годы в Париже, когда он сходил с ума по Филиппе де Пари, но вынужден был утешаться с потаскухами. Сколько раз ему снилось, как она входит к нему ночью и шепчет: «Я твоя! Делай со мной все, что угодно!» Сколько раз он задавался вопросом: каково это – овладеть этой холодной, неприступной женщиной? И вот теперь наступил момент, когда ему предстояло это выяснить.

Дверь отворилась. Один этот звук вызвал волну возбуждения. Олдос поспешил освободиться от одежды, чтобы его возбужденная плоть торчала наружу. В почти полной темноте коридора гостья казалась существом нереальным, черный плащ скрывал ее стройную фигуру. Готовясь к этому визиту, Олдос осветил спальню десятком свечей, надушил простыни лавандой и усыпал постель цветами. Какой высокой казалась Филиппа в этом одеянии… что-то уж слишком высокой, если приглядеться.

– Леди Маргерит! – ахнул Олдос, когда та сбросила капюшон со своих рыжих волос.

– Я думала, наша встреча должна пройти в обоюдном молчании. Или это касается только меня?

– Прошу прощения, но…

– Правила игры, если уж они названы, должны строго соблюдаться.

Маргерит де Роше расстегнула и уронила с плеч плащ. У Олдоса пресеклось дыхание.

Она была обнажена, но не вполне, хотя черные чулки с подвязками и черные с позолотой туфельки вряд ли можно было назвать одеждой. Они лишь оттеняли молочную белизну кожи. Волосы у нее в паху тоже были рыжие, как и те, что каскадом падали на спину, груди – крепкими, как наливные яблоки. Заметив, что она накрасила соски, Олдос ощутил новый спазм возбуждения.

– Итак, примем правила!

– П-правила?

Маргерит опустила правую руку, которую до этого держала за спиной. В руке оказался хлыст, такой, какими флагелланты истязали себя. От мощного стеснения в паху у Олдоса перехватило дыхание.

– Ну а как же! – Она приблизилась к постели, перекинула ногу через его бедра, упершись коленом в надушенные простыни, и достала из-за подвязки миниатюрный свиток пергамента. – Ты сам их выбрал, эти правила: войти без стука, не говорить ни слова и сдаться на милость друг друга.

– Да, но… – Олдос громко глотнул, глядя, как она трется обнаженной ногой повыше подвязки о его напряженную плоть. – Откуда у вас эта записка?