Но даже если удастся уложиться в девять дней, к моменту его возвращения Филиппа наверняка уже будет любовницей Олдоса Юинга.

Неделей позже

Замок Холторп

– Миледи… – горничная заколебалась, – вы хорошо подумали?

Филиппа позволила надеть на себя атласную сорочку, размышляя о том, что ничего и никогда ей не хотелось меньше, чем разодетой и умащенной благовониями красться ночью в спальню Олдоса Юинга.

– Да, – тем не менее, ответила она.

Эдме оправила глубокий вырез, покачала головой и нахмурилась. Должно быть, в ее глазах одеяние было непристойным. Оно было скроено с одной-единственной целью – подогреть в мужчине вожделение: грудь только что не вываливалась от малейшего движения, высокие разрезы по бокам обнажали бедра. Неудивительно, что простая крестьянская девушка (к тому же, судя по крестику на груди, весьма благочестивого склада) не одобряла подобный наряд. Оставалось загадкой, как она оказалась среди видавшей виды прислуги, привезенной леди Клер из Пуатье. Крупная, ширококостная, с соломенными волосами и россыпью веснушек, Эдме больше походила на фермершу, чем на горничную, и была полной противоположностью Филиппе. Однако именно с ней и только с ней было легко и просто.

Кроме итальянского метафизика, в замке было полно других гостей. Это общество состояло из французских дворян, один за другим прибывавших в Холторп из Пуатье. Несмотря на свое свободомыслие, Филиппа едва могла выносить их откровенную развращенность. Сразу выделив среди слуг простодушную Эдме, она выпросила ее в качестве горничной, хотя и вынуждена была за недостатком прислуги делить ее с Клер и некой Маргерит де Роше.

И вот это родство душ было под угрозой. Целую неделю Филиппа водила Олдоса за нос, отговариваясь ежемесячным женским недомоганием. Теперь у нее не было выбора, кроме как принять его любовные авансы. В глазах Эдме это было ни много, ни мало как грехопадение.

– Простите мою смелость, миледи… ваш муж, сэр Хью… он знает? – ворчливо спросила горничная.

– Знает.

Это был правдивый ответ, но дался он Филиппе не без труда.

Затягивая на ней шнуровку сорочки (отчего груди приподнялись еще выше), Эдме неодобрительно фыркнула.

– Вот уж никогда не понимала людей высокородных! Разве не сказано, что прелюбодеяние – смертный грех? Неужто вы не боитесь адского пламени?

– Ну… как тебе сказать…

Филиппа взглянула на стену, за которой находилась спальня Олдоса. Свободных смежных комнат не оказалось, и Клер не выразила никакого желания переселять своих гостей в угоду брату, которого едва терпела. Олдос ее тоже не жаловал и отчасти был даже рад найти в Холторпе такое шумное общество (это позволяло не слишком часто сталкиваться с сестрой), однако из-за отсутствия смежных комнат скандал между ними разгорелся в первый же день. Если он на виду у всех будет навещать по ночам чью-то спальню, ему не видать сана архидьякона! А если кто-то будет захаживать по ночам к нему, так это ничуть не лучше! Одно дело – дома, и совсем другое – в гостях, среди завистников, которые только и ждут, чтобы опорочить его!

Он так утомил Клер своими жалобами, что она позволила ему лично подыскать две соседние комнаты в этом лабиринте с небольшой город. Дело кончилось тем, что Олдос заново обставил две унылые комнатушки в дальнем конце старого крыла. Даже эта мера не остудила его манию преследования: он избегал встречаться с Филиппой наедине, будучи уверен, что Эдме непременно разнесет сплетни о них по всему замку. За неделю он лишь однажды украдкой ее поцеловал (слава Богу!), а общался с помощью записочек, передаваемых через сестру, для которой это было поводом для веселья.

Надо сказать, все эти предосторожности никого не одурачили. Мало того, что Олдос привез с собой чужую жену и поселил ее в соседней комнате, он еще и шептал ей что-то на ушко за обедом, как бы невзначай поглаживая ее руку, а порой застывал в трансе, вперив в нее полный обожания взгляд влюбленного подростка. Похоже, он совершенно потерял голову – без всякой выгоды для Филиппы. Сколько она ни пыталась разговорить его, секрет так и оставался при нем.

Орландо тоже не откровенничал насчет своей загадочной деятельности в подвале замка, где проводил с Истажио весь день вплоть до ужина, а порой и целые сутки. Хотя они с Филиппой сблизились на почве метафизики, он так упорно уклонялся от вопросов, словно поклялся хранить тайну. Расспросы других гостей тоже ни к чему не привели: те не только ничего не знали о занятиях Орландо, но и не интересовались ничем, кроме своих запутанных любовных связей.

– Я даже рада, что мне пришлось служить в этом безбожном Пуатье, не то я бы просто не вынесла того, что сейчас творится в Холторпе! – сказала Эдме. – Моя бедная матушка, должно быть, переворачивается в гробу! Слава Богу, она не видела того, что повидала я. Я такого могла бы порассказать, к примеру, о леди Маргерит…

Ну да, сластолюбивая Маргерит де Роше, с ее кошачьими глазами и гривой рыжих волос. Говорили, что она замужем, но Филиппе не случалось встречать столь чувственного и агрессивного создания. Обольщать было для нее так же естественно, как дышать.

– И этот список! – Эдме возвела глаза к небу.

По прибытии в Холторп Маргерит первым делом составила список мужчин, которых намеревалась залучить к себе в постель. Среди них были не только почти все гости, но и рыцари короля Людовика, размещенные в казармах бок о бок с людьми лорда Бертрана. Это были люди простые, наемные ландскнехты, в свободное от службы время предпочитавшие охоту на кабанов, кулачные бои и не чуждые того, чтобы задрать подол простой птичнице.

– Неужто святой отец тоже в ее списке? – Эдме имела в виду теперешнего капеллана замковой часовни, преподобного Николаса. Этот тихий лысеющий священнослужитель прежде находился при дворе короля Людовика, известного своей религиозностью, а потому очень страдал от царивших в Холторпе безбожных нравов.

– Да, но он отказал ей в утехах. – Филиппа улыбнулась. – Кроме него, твердость проявили лишь Тристан де Вер и Рауль д'Аржентан.

Первый из этих двоих, трубадур леди Клер, предпочитал мужской пол, второй на потеху гостям был без ума от своей молодой жены, красивой и взбалмошной леди Изабеллы.

– Хорошенькое поведение для знатной леди! Вы все испорчены до мозга костей! – провозгласила Эдме, берясь за щетку для волос. – Нет уж, это не по мне!

«И не по мне», – подумала Филиппа.

Ее представление о куртуазной любви сильно изменилось за время, проведенное в стенах замка Холторп. Вся эта путаница низменных связей была порочнее, чем продажная любовь Саутуорка. Неужто Хью прав и она, в самом деле, ничего не понимает в жизни? Выходит, взаимоотношения полов основаны на чистой физиологии?

Интуитивно Филиппа догадывалась, что не все так просто. То, что случилось между ней и Хью, затронуло не только тело ее, но и душу. Воспоминания о той ночи были для нее священны. Держа друг друга в объятиях, они ненадолго перестали быть каждый сам по себе и познали нечто более возвышенное, чем обыкновенное плотское слияние.