— Что с ногой?

— За вашим мужем гнался… Мы с ним потом в лесу заблудились, в такую глушь забрались. Если бы не он, я бы в этой глуши и сгинул… Мы с ним целый день по лесу блуждали, он мне много интересного рассказал. Я после этого не верю, что он Чайкова убил.

— И я не верю, — кивнула Серафима, внимательно глядя на меня.

Я мог обманывать, пытаясь войти в доверие, и она это прекрасно понимала. Может, раньше она и была наивной, как ребенок, но жизнь многому ее научила.

— Вот видите, Серафима Платоновна, у нас есть кое-что общее… Насколько я знаю, Вадим Борисович приезжал к вам после нашего с ним разговора.

— Приезжал, — не стала отрицать она.

— Он говорил вам, что никого не убивал?

— Говорил.

— Вы ему поверили?

— Да.

— Он вас никогда не обманывал?

— Никогда.

— За редкими исключениями.

— Это вы о чем?

— О Лизе Чайковой. Вы знаете, кто это такая?

— Я знаю о Лизе Ларцевой, — дрогнувшим голосом сказала Нефедова. И отвела глаза в сторону.

— Возможно, до замужества она была Ларцевой. Но дело не в фамилии, дело в самой Лизе. Она была любовницей вашего мужа, и он скрывал от вас эту тайну.

— А зачем ему об этом говорить?

— Действительно, зачем ему причинять вам боль? Он вас очень любит. Любит нежно и трепетно. Вы для него ангел, а Лиза — демон. Страстный сексуальный демон, от которого нет спасения. Она преследовала его, а он подсел на нее, как на наркотик. И, как всякий порядочный наркоман, желал избавиться от этой зависимости и вернуться к нормальной жизни, то есть к вам. Хотел вернуться в жизнь, где нет лжи и обмана…

— Откуда вы все это знаете? — удивленно смотрела на меня Серафима.

— Допрос должен быть проповедью, которая вызывает исповедь. Кто знает, может, я и вас смогу обратить в свою веру?

— И какая у вас вера?

— Во-первых, я верю в Бога. А во-вторых, верю в то, что вашего мужа подставил ваш любимый мужчина.

— Это исключено, — решительно качнула головой Нефедова.

— Почему вы так думаете?

— Миша не мог поступить так подло.

— Может, вы заблуждаетесь?

— Нет, не заблуждаюсь.

— Почему он тогда перенес место встречи из тридцать шестой в сороковую квартиру?

— Не знаю.

— Скажите, а вы убирались в сороковой квартире после вашей встречи с Мишей?

— Зачем?

— Вот и я думаю, что вам, Серафима Платоновна, ни к чему. А в квартире после вашего ухода порядок навели. Идеальный порядок, после которого никаких отпечатков пальцев не остается. Остались только ваши пальчики. В некоторых местах. На полированном подлокотнике дивана, на журнальном столике. И все, больше нигде. Везде — стерильная чистота. Как это понимать?

— Не знаю.

— А я так понимаю, что ваш Миша не хотел «светить» себя. Он знал, что мы будем допрашивать вас, знал, что вы покажете нам на сороковую квартиру. И приготовился к нашему приходу.

— Зачем ему это? — нахмурилась Нефедова.

— Боялся, что мы возьмем его и расколем на признание… А может, и не надо будет его раскалывать. Если это Курдов, то даже вопросов не возникнет.

— Курдов? — настороженно глянула на меня Серафима.

— Вы же с ним встречались? — в лоб спросил я.

— Нет, не с ним.

— А с кем?

— Я не могу вам этого сказать…

— У него больная жена, она не должна знать, — не без ехидства проговорил я.

— Да, больная жена.

— Вы ее в глаза видели, эту жену?

— Нет.

— Нет там никакой больной жены, есть большой обман, жертвой которого стали вы и ваш муж… Вадима Борисовича подставили! Курдов позвонил ему и сказал, что вы едете на встречу с Мишей. Ключевое слово — Миша! У него был конфликт с Мишей Чайковым из-за его жены Лизы. Он решил, что Чайков совратил вас в отместку за свою жену! — Я сочинял настолько вдохновенно, что и сам поверил в это. Да и как не поверить, если так оно все и было, во всяком случае, могло быть. — Он рванул в Горанск из Москвы, а Курдов поехал за вами из Архиповки. Вадим Борисович приехал к сорок седьмому дому на улице Полевого, увидел вашу машину и помчался в тридцать шестую квартиру, о которой говорил ему Курдов. Вы в это время находились в сороковой квартире, а в тридцать шестой — вашего мужа ждала засада. Его ударили по голове, подставили под убийство Чайкова. Кто это сделал? И куда делись эти люди, которые убили Чайкова и ударили по голове вашего мужа?

— Куда? — завороженно глядя на меня, спросила Серафима.

— Они перебрались в сороковую квартиру, где в это время находились вы… Кто-нибудь заходил туда, когда вы там находились?

— Да, заходили, — кивнула она.

— Кто?

— Миша сказал, что это хозяин квартиры, что он снял только одну комнату.

— Хозяин квартиры? Вы его видели?

— Нет. Дверь в комнату была закрыта…

— А Миша куда-нибудь выходил?

— Да, он выходил из комнаты, говорил с хозяином.

— Вы слышали, о чем они разговаривали?

— Нет. Он закрыл за собой дверь.

— А зачем он закрыл дверь? Затем, чтобы вы не слышали, о ком там шел разговор. А разговор шел о вашем муже. О том, что его ударили по голове и оставили в квартире с трупом…

— Ну, я не знаю… Зачем это Мише?

— А это Миша был? Может, это был Олег Курдов?

— Нет, что вы!

— А может, его человек? Может, Миша — его человек?

— Ну. Я не знаю… Я знаю, что мой Миша не способен на подлость, — не сдавалась Серафима.

— А изменять больной жене — это не подлость? А совращать вас? Вы же никогда раньше не изменяли своему мужу! — Я изложил свой вопрос в форме утверждения.

— Нет, никогда…

— Вас мучили угрызения совести, вам не хотелось жить! — Я разогнал коней, и они на полном скаку неслись на Серафиму. Во всяком случае, вид у нее был такой, будто на нее неслось стадо разъяренных быков.

— Да, мне не хотелось жить! — кивнула она.

— И это, по-вашему, не подлость?

— Ну, я не знаю…

— Кто ваш любовник?

— Его зовут Миша.

— Кто он такой? Где живет, где работает?

— Ну, сам он откуда-то из Горанска. Работает менеджером в Москве. Где именно, я не знаю. Я не спрашивала, он не говорил…

— Как он выглядел?