Корабля, о котором кричал мальчик, Гулидов не успел разглядеть. Волшебная картинка исчезла. Небесный художник, по-видимому, нашёл себе другое развлечение.

– Работают, до сих пор работают! – проронил Гулидов.

– Кто работает? – мальчишка был ошеломлён увиденными чудесами и явно не хотел признавать рукотворность наблюдаемого явления.

– Соседи наши через Берингов пролив работают. Пошли скорее, – не стал углубляться в существо дела Гулидов.

Настала пора прощаться. Он обшарил свои карманы в поисках чего-то ценного. Но, как назло, ценнее пробки от коньяка с выдавленными на ней буквами КВЗ от вчерашнего застолья в них ничего не оказалось. Снял с руки швейцарские часы Frederique Constant и вручил мальчишке.

– Сраный алмазный король! – с этими словами грузное тело Рвачёва плюхнулось на заднее сиденье «мерса». – Хрен ему, а не отсрочка, бля!

Банкир бросил рядом с собой позолоченный Vertu.

– Домой! – скомандовал банкир водителю.

Зная крутой нрав «золотого унитаза» – так за глаза называл Пентюхов своего работодателя, – немецкие лошадки резво рванули с места. Вырулили на Новую Ригу. За окном мелькали высоченные гранитные заборы, за ними – черепичные крыши домов обитателей замков, принадлежащих радетелям и защитникам национальных интересов. «Пора», – решил Пентюхов.

– Что за незадача приключилась, Викентий Ларионович? – осторожно поинтересовался он у «унитаза».

– На дорогу смотри! – сердито буркнуло в ответ.

«Самый лучший день приходил вчера…» – рингтон второго мобильника голосом Лепса сообщил телу о звонке президента банка. «Приеду – прибью Стеллку! Надо же установить этот музон на вызов Самого», – решил подчинённый этого самого Самого.

– Аркадий Семёнович! Очень-очень рад услышать вас именно в этот час, когда… – начал было по привычке с придыханием банкир, но в мгновение осёкся: – Э… а-а, да я… и как… так точно… и я… да-да… а-а… да, конечно! Будет исполнено, Аркадий… Семёнович! – Последнюю фразу, по-видимому, мог расслышать только ненавистный ему Лепс, зарывшийся где-то в глубине телефонного аппарата.

– Грёбаный Нипорукин! – снова выругался «унитаз». – Брать три с лишним лимона гринов на баб не влом, а отдавать я должен?! Бля, сука! Видел же я его с курчавой тёлкой на ювелирной выставке в «Манеже». Колечко, видите ли, та примеряла. Да не какое-то доморощенное, а от Grizogono! С огромным брюликом! Надо было тогда ещё ему эти караты в нос засунуть, а не лыбиться и не раскланиваться в ответ! Бля! Всё норовит с проекта соскочить, перестраховывается. Или забздел? Ну, я ему, бля, устрою небо не в алмазах, а в клеточку…

– Кто-кто? Нипорукин? – откликнулся на гневную тираду шефа Пентюхов.

– Да, он, сука, бывший президент компании «АТОКА»! Пальцы веером перед нами метал, дружбой с самим Кудиновым прикрывался, сволочь! Теперь грины отдавать отказывается, гарантии, мол, ему Sobirunbank давал. Да только в кризис накрылась их контора! А «Ваш банк» причём? Смылся, гад! Где его теперь сыщешь?

– Водителя его знаю, – вдруг заявил Пентюхов.

– Так-так… Интересно! Говори! – Унитаз подался вперёд, упёршись грузным торсом в уютной кошарелевской рубашке в сиденье водилы.

– Случайно познакомился с ним на майских каникулах на Казантипе. Помните, Викентий Ларионович, я ещё отгулы брал?

– Конечно, помню, – соврал банкир.

– Отдых в майские праздники в пансионате «Азовский» – Мекка для одиноких мамаш с детишками, – начал издалека Пентюхов, плавно ведя бронированную машину. – Здесь тебе и море, правда ещё холодное, бр-р-р… На батутах детвора колбасками с утра до вечера трясётся. И бассейн есть, и водные горки. Утром – кашка, в обед – сон, вечером – пивко под заунывное пение приблудной певички. Словом, всё как бывало в славной совдепии!

– Какие были времена! – теряя терпение, ради приличия поддакнул банкир.

– За спиртным, закусью и рыбкой отдыхающие прутся в соседний городок Щёлкино. Дорога там, скажу я вам, Викентий Ларионович, что стиральная доска. В один из пасмурных дней и я отправился на маршрутке на эту самую «экскурсию» – так официально поездка на тамошний рынок обзывается. Всё бы ничего, да утомила болтовня сексуально озабоченной парочки. Вынесла мне мозг, как говорит моя дочурка.

«Мерин» заметно тряхнуло, правое переднее колесо угодило в ямку.

– Ой, простите, Викентий Ларионович! В последнее время, скажу я вам, среди мужиков всё больше и больше встречается таких любителей о мелочах потрепаться. Как можно часами болтать ни о чём?! Как бабы!

– Знаю-знаю, ты, Пентюх, бля, не отвлекайся от главного! – отбросил лирику шеф.

Водила на секунду замолчал – уж больно обидно ему было слышать в сокращённом варианте свою фамилию. «Не самая, конечно, благозвучная на свете, но уж какая досталась. Не всем же быть Македонскими или Станиславскими», – рассуждал он.

– Хуже любой бабы! Обсуждают всякие мелочи, вплоть до женских прокладок, трещат так, что уши закладывает.

– На хрена мне твои подкладки-прокладки, бля? Ты о деле толкуй!

– Так вот, слышал я краем уха, как тот болтливый мужичонка свиданку вечерком гарной дивчине назначал на берегу, у домика смотрителей. А потом расписывал ей свои плюсы: мол, за ценой не постоит, бабки есть, квартирка для встреч в наличии, ведь у самого Нипорукина шофёром работает. Оказалось, что в Москве живут они по соседству. Он – на Плющихе, 13, она – на Фрунзенской. Я почему запомнил? Дружок у меня рядом живёт, вот и отложилось в памяти.

– В памяти у него отложилось, ишь фрукт, бля, выискался.

Рвачёв получил нужную информацию и потерял интерес к болтовне своего водителя. Он уже мысленно отдавал указание начальнику службы безопасности проследить маршрут передвижения казантипского ловеласа и вычислить лёжку Нипорукина.

«Золотой унитаз»

* * *

Взбалмошная Стеллка немного кокетничала, отвечала равнодушным тоном, делая вид, что не хочет встречаться со своим бывшим любовником. Гулидов прекрасно знал эту особенность характера бывшей подруги – сначала покрасуется, набьёт себе цену, потом её буксиром не оттащишь. Говоря с ней по мобильнику, он зримо представлял, как она сейчас разглядывает своё отражение в зеркале, поправляет каштановые локоны, поглаживает себя по бёдрам.