Штурман надолго закашлялся, потом несколько раз сплюнул с кровью и продолжил:

– Американцы или кто иной изобрели метод восстановления радиоизображений. Они здесь у вас его и испытали, обрабатывали сигналы, снимали их с «картинок» и объектов, расположенных в подповерхностной области.

– Во как вышло. Думкал я, что супостаты войной нам грозят, под водой да в пещерах прячутся. А они радар какой-то испытывают. Непорядок получатся. То-то ещё будет!

– В том-то и дело, дорогой мой Алексей Захарович! В том-то и дело! Этот радар пострашнее любой войны будет.

– Чего же может быть хуже войны проклятущей? – насупился дед. – Войны рано или поздно заканчиваются. А вот как жити дальше, вершат государи наши. Победители должны решать. Но енти-то, енти-то – лазутчики, кажися, – не дожидаясь конца сражений, уже знают, что и где искать, за что головы дальше класть.

– Верно говорите, – поддержал старика слабеющий вконец Васягин. – Они и в земле нашей покопались, знают теперь, где и какие месторождения золота и алмазов искать. Если бы не землетрясение, то они из своей подземной лаборатории много бы чего интересного у нас раскрыли.

– Только одного не могу разуметь я скудным своим умишком: на кой ляд им знания енти? Они что, сбираются воевать с нами или какой такой силой отобрать сии богатства?

– Всё может быть. Не сразу, так сказать, на перспективу разведку ведут.

– Разведка разведкой, поди, вы вон тоже с разведкой летали, но оплошали. Тута живой матерьял нужон – о двух ногах да о двух руках. Желательно со скудным умишкой да с замаранной совестью, чтобы спомогать ворогу схоронять запасы енти. Или на худой конец знаки какие антихристу подавать, дальше игру свою весть.

– А ведь в ваших словах резон кой-какой имеется, – удивился своей внезапной догадке штурман. – Да что там кой-какой – большой резон, Алексей Захарович! Должны, ой должны они кого-то неподалёку держать. Уж больно хлопотное хозяйство соорудили.

– Вот и я говорю – должны. Чудны дела твои, Господи! – Старик трижды перекрестился. – Бит[19], предчувствие у меня нехорошее. Надоть сбираться отседова, покуда кака друга беда не случилась. А ты отдыхай, плох совсем, как бы донесть тебя живым… Жалкоть, не успелось собрать листы да книги, кои в трясучке невесь откудава попадали.

– Почему это не удалось? – подал вдруг голос задремавший было Захар, младший из сыновей. – Одну такую я впопыхах сунул за пазуху. Вдруг, думаю, на что сгодится.

Он вытащил небольшого размера тетрадь в тёмно-зелёной обложке и передал её отцу. Тот, не открывая, протянул Васягину. На первой странице кем-то была аккуратно выведена неизвестная путникам аббревиатура – SVP. Остальные листы были исписаны на латинице убористым почерком. Разобрать эти записи и понять, что в них изложено, сейчас не представлялось возможным. Васягин с расстроенным выражением лица захлопнул тетрадь. Затем взял её за корешок и для чего-то потряс. Из бумажных недр находки неожиданно для собравшихся выпал тоненький прозрачный листочек, похожий на кальку. На нём карандашом в два столбца были написаны чьи-то имена и фамилии. Видно было, что список этот незавершённый, так как на обороте листа последняя в правом столбике фамилия обрывалась после первого слога. Что бы это значило?

– Ну ладноть, сбираемся. Немолод я, чтобы ещё одну катавасию снесть. Я ентого уже не переживу, – заспешил старик.

На том и порешили. Братья смастерили раненому штурману новые носилки, не такие удобные, как те, что остались где-то в глубине обвалившейся пещеры, чуть не ставшей им братской могилой. Путь до посёлка предстоял неблизкий. Раскисшая из-за растаявших снегов тундра не самое удобное место для путешествия с больным человеком, которому вопреки прогнозам становилось всё хуже и хуже. На третий день лётчик скончался. Тело подняли, как смогли, высоко на лиственницу, чтобы медведи и росомахи не смогли до него добраться.

Найденную тетрадку с таинственными буквами SVP и список на отдельном листочке, выпавший из неё, старик сдал оперуполномоченному, приехавшему позднее в посёлок в сопровождении двух следователей. Хотя их миссия по расследованию обстоятельств крушения самолёта и держалась в секрете, но почти все местные знали, почему так подолгу и тщательно допрашивают Чартковых. Поверить в правдивость слов мужской части семейства о приключениях, случившихся с ними на побережье, ни местные жители, ни военные не могли. Да и кто пребывающий в здравом уме тогда мог довериться россказням о какой-то таинственной пещере с чудо-орудием, странным спасением попавших в беду людей, которые отправились в путешествие осенью, куда-то сгинули на всю зиму, а весной вдруг ни с того ни с сего объявились? Старику с сыновьями и самим порой казалось, что всё, о чём они в таких подробностях рассказывали следователям, произошло не с ними, что это привиделось им во сне, в который они впали в лихоманке, надышавшись ароматов сендушных трав. И только копия фамилий со списка, найденная в тёмно-зелёной тетрадке и спрятанная в укромном месте, возвращала Алексея Захаровича к суровой реальности.

Пока шло следствие, посылались запросы, согласовывались решения по этому необычному для органов делу, прошло около года. Как только сошёл первый снег, военные снарядили экспедицию к морским берегам в устье Колымы. Солдатикам не удалось обнаружить даже намёка на подземный бункер, не говоря уже об обломках самолёта, потерпевшего крушение в поисках заполярного аэропорта «Аспидный», и об останках тела боевого штурмана Васягина. Создавалось впечатление, что тамошный сендушный дневальный устроил генеральную уборку в местах, где разыгралась трагедия.

Так безрезультатно завершились эти странные события, оставившие в памяти её участников массу нерешённых загадок. По крайней мере, им тогда казалось, что вряд ли какой пытливый ум в ближайшее время сможет приблизиться к разгадке всей череды катастроф, обрушившихся в одночасье на этот маленький клочок земли. И только седой старик, постукивая отполированными годами костяшками на больших бухгалтерских счётах, в своих мыслях раз за разом возвращался к перипетиям загадочных обстоятельств, волею судьбы заставивших его стать одним из главных действующих лиц всей этой невероятной истории.

Победоносно закончилась война с фашистами. Кое-как стал налаживаться послевоенный быт. Но необъяснимая тревога накатывала на старика каждый раз, когда его взгляд натыкался на висевший в переднем углу портрет генералиссимуса Сталина в самодельной рамке. В нём за плотным картоном Алексей Захарович хранил копию того злополучного списка фамилий из заморской тетради, которые он за эти годы для пущей осторожности выучил наизусть.

Меланхолия – странное чувство, настоянное на смеси смертельной тоски о прошлом и жалости к себе, несбывшихся мечтах и горести допущенных ошибок. Она накатывала на Гулидова всякий раз, когда он видел, как слетают с деревьев последние пожелтевшие листья, как ветер, пронеся недалече умирающий листочек, припечатывает их в грязь, валяет в ней, смешивая с трухлявыми остатками серой массы и прочего биологического материала. Тоскливое ощущение своего одиночества становилось невыносимым, когда он наблюдал за стариками и старушками, их тщедушными фигурками, пытающимися ухватиться за остатки времени жизни, которое, несмотря на все их усилия, неизбежно убегало прочь. Прочь. Прочь.