Стеллку он приглядел в командировке в ресторане «Зарница», куда зарулил развеять одиночество и скуку. В тот вечер он принял на грудь изрядную дозу спиртного, был как никогда остроумен и всякими шутками-прибаутками веселил публику за столиком. Тут-то к нему и подрулила местная красотка – грациозная лань с роскошной фигурой и модной стрижкой. Лабух, как на грех, исполнял душераздирающую песню «Я люблю тебя до слёз». Вот они и закружились в медленном танце, да так, что Гулидов раз десять платил музыканту за повтор этого медляка, пока тот не взмолился. Вечер удался, о ночи на скрипящей гостиничной кровати такого не скажешь. Мирнинская звезда с гривой каштановых волос так вскружила ему голову, что он чуть было не развёлся с женой, но вовремя остановился. Что-то такое необъяснимо-раздражающее находил он в характере Стеллки. Гулидов мог выносить её присутствие максимум один день. На следующие же сутки она начинала нестерпимо раздражать его, да так, что он готов был стремглав бежать прочь от её ужимок и пустой болтовни. И с этим ничего нельзя было поделать. Гулидов перевёз Стеллку в Москву, дал денег на завершение учёбы и бросил. После чего она и оказалась в пухлых банкирских лапках Рвачёва.

Теперь же он вынужден был звонить новоявленной банкирше, и это обстоятельство сильно било по остаткам его больного самолюбия. Пришлось признаться зазнавшейся подруге, что именно её муженёк и наказал ему в случае чего держать связь через супругу. Стеллка, судя по интонации, удивилась и, бросив кокетничать, назначила встречу в тусовочном ресторанчике «Времена года».

В красно-розовом платье от Armani с пикантным вырезом на груди, подчёркивающим соблазнительные фронтальные выпуклости её бюста, Стеллка восседала в кресле, обитом зелёным бархатом, как истинная леди. Кто бы мог узнать в этой шикарной даме недавнюю вульгарную провинциалку, падкую на заграничные шмотки и блестящие цацки? Разве что Гулидов.

– Привет! Ты всё такая же – сногсшибательная и яркая, – выдавил он сомнительный комплимент, присаживаясь в кресло напротив.

– И ты всё такой же – потёртый и неухоженный. Найдётся ли какая пава, кто научит тебя по-настоящему восторгаться женщиной? Впрочем, тебе идёт эта мужиковатость. А то вокруг сейчас одни… педики. – Она боднула своей прелестной головкой в сторону официанта, хлопочущего у барной стойки.

– Что? Труднее стало охотиться на парнокопытных? Не те экземпляры попадаются?

– Вот именно! Строишь, строишь глазки, а этот падлюка всё норовит шевелюру свою мелированную на грудь администратору притулить.

– А ты предпочла бы свой аэродром подставить?

– Гулидов, не хами! Ты ведь не засвидетельствовать своё почтение явился. Говори, что надо, и вали на все четыре стороны! О́кей?

– Ба! Какие мы грубые и невоспитанные! Что случилось с моей ненаглядной, с моей драгоценной болтушкой-хохотушкой?

– Ничего не случилось, иди ты к чёрту! – Стеллка отвернулась, и вдруг навзрыд зарыдала.

Гулидов опешил, он никак не ожидал такого развития сюжета.

«Что же делать с этой мокрой курицей? И выпытать у неё кое-что надо, и утешать ревущую бурёнку не хочется. Не выпить ли мне за здоровье всех представительниц недавно выведенной умелыми селекционерами женской породы „Угнетённая жена Рублёвки“»? – И заказал себе односолодовый виски.

Вышколенный официант быстро метнулся к бару, принёс заветный стакан. «Да не переведутся в стране запасы гиалуроновой кислоты, силикона и целлюлита!» – произнеся эти слова тоста как заклинание, Гулидов опрокинул в себя золотистую жидкость.

– Закажи и мне! – шмыгнула покрасневшим носиком царевна-несмеяна.

Официант с укоризной во взгляде искоса поглядывал на странную парочку, вливающую в себя раз за разом очередную порцию пойла. Кроме них в столь ранний час в ресторане посетителей не было, поэтому он отчётливо слышал каждое произнесённое за их столиком слово.

– А женись на мне, Гулидов! Я ведь тебе нравлюсь, кобель ты старый! Буду верной женой, самой-самой!

Гулидов чуть не подавился зелёной оливкой. Такой расклад не входил в его планы.

– Что стряслось, Стеллка? Какая муха тебя укусила?

– Огромная, жирная! – она словно протрезвела. – Имя у этой гадины есть – дружок твой бывший Рвачёв! Ре-е-е-дкостная скотина! Ско-ти-на!

– А как же любовь-морковь? Багамы, пальмы, баобабы, яхты, шубы, шмотки-колготки?

– Изменяет он мне! – ревела светская львица, размазывая тушь на ресницах. – Шмара какая-то у него завелась! Вот бы мне добраться до неё…

– Эка невидаль – изменяет! Ты покажи мне того, кто не изменяет. Зараза эта – спасение рода человеческого, а ты в крик.

– Гулидов, миленький, разузнай, что это за змеюка подколодная завелась! О́кей? Нет, стоп! Придумала! Ты факт измены его мне принеси. Я разведусь, и мы с тобой поженимся! Знаешь, сколько бабла у него натырено? Нет? А я знаю. Где и как искать знаю. Ну, а если побрезгуешь мной, поделюсь – не впервой прикрывать твою голую задницу. О́кей?

– Как хорошо начала, но опять скатилась на пошлятину. Не можешь без этого? – Он понял, что пора ввернуть в разговор и свою просьбу, тем более дело принимало забавный поворот. – Ты мне проход скрытый в его резиденцию подскажи. Может, и найду там твою соперницу. Сама понимаешь, Викентий не дурак, чтобы её при живой жене на люди выводить. Там, там он её прячет.

– Найди её, Гулидушка! И барана этого с ней сфоткай. О́кей? То-то будет шума в его поганых газетёнках! Резиденция на Истре построена, бывала я там, пока строили, дорожку тебе покажу. Ключ от калитки, что к речке ведёт, где-то в доме хранится. Бегала я тама купаться напрямки, да вот не уверена, найду ли его.

– А ты поищи, хорошенько поищи. Как судьбу ищут.

– Может, тебе водитель мой дорогу покажет? О́кей? Павлик – он хороший…

– Ты, Стеллка, теперь соображать должна! Какой водитель? Он же Рвачёву инфу сольёт и глазом не моргнёт. Не успеешь до будуара своего добраться, как тебе приговор выпишут и в исполнение приведут. Включай голову, включай, а то и мне твой скорбный путь светит. Ох, и угораздило меня с такой клушей связаться…

– Ну ладно, не сердись, Гулидушка. Ты – душка, не то что мой бирюк! – заворковала обманутая жёнушка, предчувствуя свою выгоду от сделки с внезапно объявившимся бывшим любовником.

Заговорщики условились встретиться на следующий день в галерее на Никитской. Гулидов из-за колонны какое-то время понаблюдал за ней. Стеллка с весьма странным выражением лица нерадивой уборщицы, застигнутой врасплох управляющей офиса, пыталась понять замысел художника-импрессиониста, изобразившего на своём полотне «Внезапная печаль» расчленённое женское туловище с головой вороны. Хотя эта рублёвская дурочка вынарядилась в ужасный леопардовый костюм, не заметить который мог разве только что слепой, слежки за женой банкира не было. Он постоял ради приличия ещё минут десять, увлечённо разглядывая каталог экспозиции. Потом бесшумно подошёл к разомлевшей от духоты любительнице составлять кубики, нарисованные в виде отдельных частей нагого человеческого тела.