– Очень жаль, если это вам навредило. Что, миссис Фулгер вами недовольна?

– Я с ней не разговаривал. Немецкий парень, которого зовут Рудольф Гомбрич, позвонил мне в студию с угрозами. В пятницу днем опять звонил, и еще раз вечером того же дня. Теперь названивает каждый день. Очень неприятные ведет беседы.

– Чего он от вас хочет?

– Вас должно волновать не то, что он хочет получить от меня, – со значением произнес Симон Берио, – а то, что он хочет мне предложить.

– И что же это?

– А то, что мне не надо с вами разговаривать. И правда, какого черта? Вы меня не спрашивали, когда напечатали эту долбаную фотку, которую заставили Анну спереть у меня из студии. Она даже качества ниже подошвы. Я ее просто так сделал.

– Послушайте, может, мы об этом в другой раз потолкуем, если вы полагаете, что я могу чем-то помочь.

Что-то в этом Симоне Берио было неприятное и в то же время пугающее. Ясно было, что ничего конкретного он мне сегодня говорить не собирается, если у него вообще было, что сказать. Но упоминание имени Гомбрича меня обеспокоило. Как будто прозвучал сигнал тревоги. Что бы тут могло быть?

– В общем, я сказал. Это не вы мне можете помочь, а я мог бы помочь вам. Может, в другой раз уже не захочу.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Пока, – бросил он через плечо. – В следующий раз советую все же узнавать людей, которые на вас работают, особенно если встречаетесь с ними на похоронах.

Я ушел из офиса точно вовремя и проделал весь путь домой пешком, через Сент-Джеймский парк к вокзалу Виктории, потом вдоль набережной до моста Баттерси. Шел дождь, но мне было все равно. Никто не мог нарушить моего одиночества. Самое противное в моей работе – то, что невозможно остаться одному. С восьми утра до ухода домой меня одолевают вопросами, как будто я служу в справочном бюро. Однажды я смеху ради попробовал подсчитать количество разговоров, которые я провел в течение недели. Цифра перевалила за две сотни.

Неужели всего лишь в прошлый вторник я катался с Анной на роликах? Прошла неделя, и вот она мертва и зарыта в землю. События происходили с калейдоскопической быстротой, я даже не успевал предаться скорби. После опознания ее трупа в понедельник я посетил три длинных совещания, разбирался с Микки, вступил в поединок на крыше с психами в масках и был на ее похоронах.

Мне надо было о многом поразмыслить, в том числе о словах, сказанных Бриджет Грант на ступеньках церкви. Интересно, что именно рассказывала Анна обо мне своей матери. Я никогда не мог понять девушек, которые обсуждают свои любовные дела. Я, покуда была жива моя матушка, никогда ни о чем подобном с ней не говорил, у нас в семье такая откровенность не была принята. Может быть, Анна считала, что у нас с ней есть перспектива общего будущего? Наши отношения, вплоть до той субботы, были какими-то случайными, отрывочными, что ли, и почти всегда были связаны с работой, так что я боялся рискнуть, чтобы не испортить того, что было. А она, может быть, все это время ждала от меня первого шага. Что она сказала в ответ на мои слова, что я давно мечтал заняться с ней любовью? «Надо было сказать мне об этом». Жаль, что я этого не сделал. А теперь уже поздно.

Вернувшись домой, я сбросил одежду, наполнил ванну горячей водой и, присев на край ванны, выпил пару банок пива. Потом отклеил пластырь, тихонько, миллиметр за миллиметром, и с удовлетворением убедился, что рана начинает заживать. Шея еще болела, особенно если дотронуться, но скоро все заживет. После ванны мне стало намного лучше. Мне всегда помогает горячая ванна. Салли никогда этого не понимала. Когда мы были вместе, она любила забираться ко мне в ванну, но сначала всегда пускала холодную воду.

Я никогда не думал об Анне как о будущей жене. Она казалась мне слишком свободолюбивой для семейной жизни. Но ее мать права, на самом деле она могла быть совершенно не такой, какой казалась. Анна была очень практичной девушкой, и ее легко можно было представить себе в роли хозяйки дома и матери. Я познакомил ее с Кэзи, и они сразу поладили. Как мне не пришло в голову, что именно ее чувствительность помогала найти путь к людям, которых она интервьюировала, она со всеми устанавливала дружеский контакт. Я лежал в горячей воде и рисовал в воображении, какой могла бы быть наша семейная жизнь, и то, что эти мечты теперь были несбыточными, повергало меня в жуткую тоску.

Через открытую дверь ванной мне был виден коридор, ведущий в гостиную. Взгляд мой задержался на небольшой черной коробке на кофейном столике. Диктофон Анны. Он лежал там с тех самых пор, как я вытащил его из-под дивана в тот день, когда ко мне вломились.

Мне вдруг мучительно захотелось услышать ее голос. Я даже слегка испугался своего желания, потому что звук ее голоса мог доставить мне боль, но я все же вылез из ванны и, оставляя на полу мокрые следы, подошел к столику, взял диктофон и принес в ванную.

Я перемотал кассету, поставил диктофон на тумбочку и нажал на пуск.

Послышались щелчки, покашливанье и потом раздался голос Анны, невероятно близко. Он эхом отдавался в пустой комнате.

– Проба, проба. Один, два, три, проба. О, черт, эта машина вообще работает? Надеюсь, что да. Сейчас без десяти одиннадцать, я стою в конце Гайд Парк-гейт. Через пять минут я позвоню у дверей Эрскина Грира. Проба, проба.

Диктофон отключили, затем включили вновь, на этот раз, видимо, уже в доме. Я словно воочию видел, как диктофон поставили на табурет в гостиной Эрскина Грира, микрофон поднесли к его губам. Анна, должно быть, сидит напротив, потому что ее вопросы слышны были хуже, чем его ответы.

Она начала с вежливой ремарки о том, как ей нравится эта часть Лондона, потом похвалила картины, висевшие на стенах гостиной. Эрскин Грир отвечал сдержанно, попросил не называть в журнале фамилий художников, чтобы «не разжигать аппетиты грабителей, которые могут захотеть взглянуть на картины в отсутствие хозяев».

Она шутливо заметила, что вряд ли кто из этой братии подписывается на «Мир мужчин», на что Эрскин Грир ответил:

– Я бы не стал их так недооценивать, мисс Грант.

В этот момент послышался металлический скрежет – верно, горничная-филиппинка поставила поднос с кофе рядом с диктофоном. Слышно было, как наливают кофе в чашки и Грир размешивает сахар в своей чашке.

– Напомните мне, – сказал он, – кто владелец этого вашего «Мира мужчин»?

– Американец, его зовут Барни Уайсс, – ответила Анна. – Он из Чикаго. Года четыре назад приобрел в Англии несколько авторитетных изданий.

– А, припоминаю, – отозвался Грир. – Мне тоже предлагали их купить. Какой-то парень, который просадил на них кучу денег, изо всех сил пытался сбагрить их. Помнится, он присылал ко мне в Нассау своего человечка, чтобы втюхать свою макулатуру.

– Ну вот, а Барни Уайсс клюнул.

– Идиот, – хладнокровно бросил Грир. – Никакие печатные издания покупать не следует. Все хорошее пристроено, и никто такое добро из рук не выпустит, а остальное – мура. Верный способ остаться без штанов. Журналы покупают только для престижа, но есть масса других, безопасных способов его заполучить.