Одно я знаю наверняка: эти люди очень опасны. Они запросто могли бы убить меня на этой проклятой крыше.

И если они однажды попытались это сделать, мне следует быть начеку.

Панихида проходила в Высокой Викторианской церкви недалеко от Белсайз-парка. Пришло человек шестьдесят. Половина из нашей компании, мать, соседи и человек двадцать друзей, со многими из которых она подружилась, когда брала у них интервью. Я узнал среди них молодого многообещающего художника и модного издателя, девушку-дизайнера дорогой обуви и дамских сумок. Микки Райс отрядил фотографа из «Светской жизни», и я надеялся, что у него достанет такта, чтобы не напечатать фотографии с похорон в журнале. Когда я спросил его об этом, он растерялся и поспешно ответил: «Конечно, нет. Я это сделаю в частном порядке. Я попросил, чтобы в художественном отделе собрали небольшой альбом специально для миссис Грант».

Церковь была слишком просторной для панихиды, поэтому ее проводили в модернизированной часовне. Мы сидели на складных стульях лицом к кирпичному алтарю, заклеенному плакатами, взывающими о помощи голодающим. Скромность обстановки отчасти компенсировалась роскошью и обилием цветов. Журналы прислали их в огромном количестве: белые лилии, тюльпаны и розы от «Кутюр»; яркие разноцветные – от «Светской жизни». «Мир мужчин», не столь поднаторевший в рассылке цветов своим авторам и дизайнерам, заказал нечто поскромнее и не столь изысканное. Наверное, за все тем или иным образом заплатила компания. Барни, которому я позвонил во вторник в Чикаго, чтобы сообщить печальную весть, прислал букет – дюжину больших алых роз, обернутых в целлофан. Когда я сказал ему о смерти Анны, он был шокирован: «Это ужасно», – отозвался он. Возможно, он мечтал об обеде вдвоем с Анной во время своего следующего визита в Лондон.

Викарий изо всех сил пытался развеять нашу скорбь и обратить наши души к вечному. Он сказал, что Анна Грант наверняка хотела бы, чтобы собравшиеся здесь устроили в ее память вечеринку, и что в Книге пророка Даниила как раз придается огромное значение радостям жизни. Там Валтасар приказал вынести из храма злотые и серебряные сосуды, чтобы царь, и дети его, и жены, и наложницы пили вместе. Викарий, конечно, хотел по-своему утешить нас, но он совсем не знал Анну, и его слова звучали неуместно. Да и что он мог сказать! Кто вообще мог сказать что-то утешительное, если Анна, такая живая, такая талантливая, такая красивая, была мертва.

Я сидел в заднем ряду между Сузи и Леонорой Лоуэлл из «Кутюр». Было невыразимо тяжело. Хоронить человека в расцвете сил – это всегда трагедия, а для нас, журналистов, это вообще шок: мы привыкли к водовороту жизни, к приятным новостям, блеску и успеху и не задумывались в этой круговерти о мрачном финале жизни.

Несколько раз во время службы я затылком почувствовал на себе сверлящий взгляд Микки Райса. Я не стал оборачиваться, чтобы не доставлять ему удовольствия. Он, должно быть, еще не остыл после нашего последнего разговора в офисе, пускай еще позлится.

После службы я подождал, пока народ немного разойдется, чтобы выразить соболезнование миссис Грант. Она стояла на ступеньках церкви, пожимая руки каждому покидающему церковь и благодаря за внимание. Я почувствовал, как пуста будет теперь ее жизнь. Хотя ее собственная работа в школе была далека от того, чем занималась Анна, но дочь всегда делилась с матерью, посвящая в подробности своей жизни, и та жила ее успехами.

Когда я подошел к ней, миссис Грант пожала мне руку и сказала:

– Я знаю, кто вы. Вы Кит Престон.

– Очень приятно, что вы меня вспомнили.

– Я пока не жалуюсь на память. Особенно хорошо запоминаю лица. Наверное, из-за профессии – столько ребят, одни приходят, другие уходят, и так каждый год, – печально улыбнулась она.

– Я хотел сказать вам, – сказал я, – что Анна была самым талантливым журналистом, которых я когда-либо знал. Правда. Вы, верно, и сами это знаете, но мне хотелось бы сказать вам об этом именно сейчас.

– Да, у нее был талант к этому делу, – подтвердила Бриджет Грант. – Мне это было ясно, хоть я далека от тех людей, о которых она писала. Не знаю, откуда у нее это взялось. Во всяком случае, не от меня. Мой преподаватель в колледже однажды сказал, что я, конечно, очень дотошна, но способна уморить ее до смерти своими сочинениями.

– Знаете, мы были добрыми друзьями. Особенно в последнее время.

– Знаю, – сказала Бриджет Грант. – Анна мне о вас рассказывала. – Она пристально взглянула мне в глаза. – Самое печальное, что теперь в ее жизни уже ничего не произойдет. Перед ней открывались такие блестящие возможности. Она бы взрослела, становилась зрелой. Вы, вероятно, знали только одну сторону Анны – ту Анну, которая любила вечеринки и светский блеск. А я знала совсем другую, знала мою девочку, с которой мы подолгу разговаривали за чаем. А теперь уже ничего не произойдет.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал я, хотя мне трудно было представить Анну в домашнем кругу.

– Вряд ли. Наверное, это было бы для вас открытием, она была совсем другой дома, чем с друзьями.

Возле церкви ждали машины и микроавтобусы, чтобы отвезти сотрудников на Парк-плейс. Мне не хотелось сразу ехать на работу, я присел на скамью и смотрел, как из церкви выходят последние люди. Ко мне приблизился высокий молодой мужчина с длинными, расчесанными на пробор белокурыми волосами, которого я приметил еще раньше.

– Кит Престон, если не ошибаюсь? – спросил он.

– Не ошибаетесь.

– Я Симон Берио.

Это имя мне ничего не говорило. В полумраке церкви он выглядел лет на двадцать пять, но на ярком июньском солнце я бы набавил ему еще лет двадцать. Он был из тех вечных юношей, которые, несмотря на бурную жизнь, умудряются сохранить мальчишеский вид. Такие, благодаря своей яркой внешности, обычно пользуются вниманием женщин, но внутри у них пустота.

– Вы меня не знаете, наверное? – Он говорил с легким акцентом, не то французским, не то итальянским.

– Извините, я немного не в себе.

– Мы с вами не встречались, но я делаю фотографии для «Мира мужчин». Натюрморты. Мне у вас не очень дают развернуться, но это отдельная песня.

– Что ж, рад познакомиться.

– Вообще-то вы мне порядком подгадили, если уж говорить напрямик.

– Вот как?

– Вам что, совсем не знакомо мое имя?

– Послушайте, простите, ради бога, но я понятия не имею, куда вы клоните. Если я могу быть полезным, скажите чем. Давайте не будем играть в прятки, сейчас неподходящая для этого ситуация.

– На прошлой неделе вы поместили мою фотографию на обложке «Светской жизни». Анастасию Фулгер. Это я фотографировал. Вы взяли ее без моего разрешения, и я из-за вас вляпался в дерьмо по самые помидоры. Должен вам сказать, вам грозит то же самое.

Так вот это кто! Бывший дружок-любовничек Анастасии Фулгер. Тот самый французский фотограф, который, если верить Микки Райсу, был любовником и Анны Грант тоже.